Все эти добротные качества проявляются у него естественно, свободно, прочно. В предсмертные свои минуты во время допроса у командира прорывающейся немецкой группы Гурилев, заново оглядев свою прошлую жизнь, осознает как самое для себя важное: «Никогда не задумывался, что живет по внутреннему закону: не ожидание награды должно побуждать к добру».
И может быть, именно в силу логики этой идеи погибает сам Гурилев: счастливый исход был бы для него своеобразным вознаграждением за стойкость: выстоял — и за это был спасен. В повести он погибает, но как и другие, отважно павшие, остается жить навечно — жить в памяти народа. Памяти, в которой Никто не забыт и ничто не забыто.
Наверное, здесь уместно одно отступление. В романе Д. Гранина «Картина» есть эпизод, когда председатель горисполкома Лосев встречает церковного служку — «ересиарха», разжалованного из священников за еретическое предложение поменять рай и ад местами: только истинный праведник станет творить благое дело, зная, что не райская жизнь, а адовы мучения ждут его за это. И, в конечном счете, Лосев, решившийся на благое дело — сохранить памятник культуры, вынужден вместо ранее предрешенного повышения по службе отправиться в «ад», прорабом в какую-то строительную организацию.
Так что идея, выношенная Гурилевым как итог своей жизни, тревожит многих писателей. Больше того, она и служит, вероятно, той чертой, которая отделяет от христианской морали коллективистскую: добро совершается ради других людей.
И тут мы. естественно вступаем во второй круг повести: герой проходит испытание на человечность. Круги эти, разумеется, не отделены один от другого, просто акценты расставлены более интенсивно.
Все поведение Гурилева при приеме от крестьян фуража говорит о его человечности, деликатности, доброжелательности. А его сочувствие Ольге Лукиничне, председателю колхоза, которая старается сберечь при сдаче фуража хоть немного семенного картофеля! Вспомним, что сходный мотив был центральным в повести В. Тендрякова «Три мешка сорной пшеницы» при аналогичной же расстановке персонажей: выметающий все подчистую уполномоченный, рачительный председатель колхоза и сострадательный «наблюдатель» Только у Тендрякова это было сутью всей повести, а здесь одним из мотивов. И скорее всего, служило для автора продолжением, еще одним поворотом той мысли, которая пульсировала в рассказе «Конь»: перед нами снова две правды, рожденные жестокой логикой войны. Но здесь автор и его герой уже более открыто встают на сторону человечности.
К проявлениям человечности Гурилева относится и его сердечное понимание любви Вельтмана и Нины, и его сострадание драме Лизы, забеременевшей от румынского солдата, который вскоре был казнен за попытку перейти к партизанам.
И снова — кто более прав по отношению к Лизе? Мать ли, движимая ненавистью и брезгливостью ко всему, что хоть как-то связано с оккупантами; безразлично, сошлась ли ее дочь по любви, из-за куска хлеба или поддавшись женской слабости? Или Володя, который готов принять беременную Лизу не потому, что безволен, не способен совладать со своей любовью, а потому что уважает чужую любовь, сочувствует чужой беде?
Так опять ставит нас Глазов перед двумя правдами, и опять он все-таки на стороне милосердия, сострадания.
Но крупнее всего испытание на человечность проявилось в отношениях и спорах — открытых и потаенных — Гурилева с Анциферовым, уполномоченным по заготовке фуража. Тот уповает на твердую руку, жесткую волю, беззастенчивый нажим. А Гурилев «срывается» в человечность, расположение к людям, доверие к ним.
И очень интересно разделил Глазов. цель и средства — проблему, столь волновавшую нашу прозу в 60-е — 70-е годы да и его самого еще с «Расшифровано временем». Гурилев поначалу чувствует себя подавленным «неуязвимой правотой» аргументов Анциферова, облаченных в громкие расхожие формулы: «Вы отчитываетесь перед бухгалтерией, я перед страной»; «Справедливо одно — собрать корма. И как можно больше — вот наша цель». И только спустя какое-то время смог он понять и высказать: «По-моему, вы размахиваете средствами, как топором, направо — налево. Так можно и саму- цель позабыть».
Чувство коллективизма слагается из многих качеств и свойств — и из стремления делать добро, не ожидая награды, и из способности сострадать, способности чувствовать чужую боль, радоваться чужой радости.