Как мы договорились, невесту по традиции повезли в церковь на легковой автомашине, в кисейной фате, при искусственных цветах на голове и букете настоящих цветов в руках. А я должен был дойти туда отдельно самым незаметным образом, пешком, не выделяясь среди прохожих, поскольку поселок у нас небольшой и все всё узнают моментально.
Вот, значит, я иду пешочком, делаю вид, что никуда не тороплюсь, только что рубашку надел чистую. Рассматриваю витрины в торговой сети, газеты на щитах, плакаты, автомобильные знаки, сатирические фото пьяниц и хулиганов и так далее. Но направление имею на церковь. И надо же так, что на расстоянии двух домов от церкви я встречаю — кого бы вы думали? — секретаря нашей комсомольской организации Степана Вихрова. Именно его!.. Как нарочно! И Вихров мне говорит:
— Здорово, Воронкин, чем можешь порадовать? Что-то я тебя давно не видел. Сползаешь из актива в пассив, так? Да?
Я выдавливаю из последних сил улыбку и блеющим голосом возражаю:
— Отнюдь! Я всегда тут, всегда на подхвате. Это ты, секретарь, загордился, пренебрегаешь рядовыми комсомольцами…
Вихров меня хлопает по плечу;
— Валяй, валяй, обожаю критику снизу! Куда идешь?
При этих словах у меня лично в животе будто лопнула струна на гитаре. И это только от одной мысли, что будет, если Вихров узнает, куда именно я иду!.. Но я нахожу в себе силы ответить:
— А никуда… гуляю, пока начнется девятичасовой сеанс в клубе. У меня взяты билеты… эп…
— Что ты сказал?
— Я?.. Я ничего не сказал… Это у меня такая икота… то есть заикание… то есть скорее изжога… Эп!
— Тогда давай погуляем, газировочки тяпнем, оно и пройдет у тебя… Вот тетка торгует…
А пока мы пьем газировку, к церкви подъезжает именно тот автомобиль с моей невестой. Вихров увидел, как выгружают Ваву с ее шлейфом, фатой и цветами, и говорит:
— Гляди, гляди, гляди: свадьба церковная! Идем туда поближе, интересно посмотреть, кто будет венчаться!.. Что ты, с ума сошел? Газировку пускаешь носом! Дай я тебя постучу по спине, все пройдет!
После того как я вновь получил способность дышать и произносить слова, не выпуская пузырей, я лепечу:
— Зачем нам смотреть на свадьбу? Лучше пойдем это… погулять пойдем… или на лыжах… то есть на лодке… а?.. А то зайдем в читальню, чтобы подковаться в смысле там актуальных цифр или этих… лозунгов…
Но Степан меня схватил за руку и просто тянет за собой к церкви:
— Пошли, пошли, давай скорее! Интересно же все-таки!
И не успел я вырваться из лап Вихрова, как меня перехватили на паперти так называемые шафера. Они поволокли меня в церковь, приговаривая:
— Ты с ума сошел!.. Куда ты пропал?! Невеста уже рыдает… А теща… то есть мать новобрачной, она тебя убьет!..
— Воронкин! Куда ты?! — с любопытством спросил Степан.
Я вырвался из рук шаферов, пробился обратно к нему и нашел еще в себе силы, хихикая, заявить:
— Нет, ты подумай: меня приняли за какого-то участника этого дела… Вот чудаки! Пошли отсюда, ну их, хе-хе-хе!..
Но «чудаки» снова схватили меня. Толпа на паперти разлучила нас со Степаном. Тогда я дал возможность шаферам втащить себя в церковь. Мысленно я умоляю бога, которого, безусловно, нет, чтобы Степан Вихров ушел бы отсюда. Ну, в самом деле: что делать комсомольскому секретарю в церкви?
Меня подвели к трибуне… к этому… алтарю, так, кажется, у них называется? Будущая теща больно ущипнула меня в районе ребер и прошипела:
— Злодей! Убийца! Если бы я знала, что ты хочешь осрамить мою Вавочку, я ни за что не дала бы согласия. Где тебя носит, бродяга проклятый?
Она меня так толкнула к невесте, что Вава чуть не упала. И я тоже покачался, покачался, но устоял: ухватился за невесту обеими руками. Ладно, подходит к нам этот поп и, перекрестивши нас, начинает бубнить, что положено у них…
По совести сказать, я его не слушал, я вертел головой все время, чтобы высмотреть: вошел в церковь Степан или нет. Поглядел налево — вроде его не видно… Стал озираться направо… Так и есть! Вихров пробирается поближе к нам — видать, он, в свою очередь, ищет меня.
Я тогда бросаю священнику и Ваве:
— Извиняюсь, я сию минуту… — и отхожу к Степану. — Вот, — говорю, — чудаки!.. У них свадьба, а из меня они строят какого-то дружку или служку… В общем, берут на пушку!.. Хе-хе-хе!..
Вихров смотрит на меня с явным подозрением. И тут братец Вавы с теми же шаферами опять хватают меня, будто пьяного, которого надо вывести из пивной, и тащат обратно к попу. Я успеваю засмеяться фальшивым смехом и крикнуть:
— Ой, осторожнее! Я щекотки боюсь… Степа, выручай!..
И вот я опять перед священником. Вава шипит:
— Ты будешь венчаться, в конце концов?
А теща успевает меня еще ущипнуть три раза сбоку. Ой! Ой! Ой!..
Поп начинает бормотать свои тексты. А меня корежит в буквальном смысле! Я все изгибаюсь назад, чтобы узнать: что там Вихров, наблюдает ли он за выполнением данного религиозного предрассудка?
Вдруг я слышу, мне шепчет шафер:
— Отвечай же!
И он ударяет меня в спину кулаком.
— Ой!.. Что отвечать? Кому?
— Да священник тебя спрашивает или нет? (И опять — рраз в спину!)
Я оборачиваюсь к священнику:
— Ой-ой! Я извиняюсь, вы о чем?
— Сын мой, хочешь ли ты взять эту девицу себе, в жены?
Я опять оглядываюсь невольно в сторону Степана, а после этого говорю шепотом:
— В общем и целом я не возражаю.
Поп отшатывается назад при таких моих словах. А теща громко заявляет:
— Это что еще за отговорочки? Отвечай, как положено по религии: «Да!» — и больше никаких! Ну?!
Я тороплюсь повторить:
— Да — и больше никаких!
Раздается смех. Даже священник начинает улыбаться. Я снова ищу взглядом Степана: может, он тоже смеется?.. Но нет: Степан Вихров стоит, как статуя, и сурово сдвинул брови. Я опускаю голову и начинаю думать: «Что же теперь меня ждет по комсомольской линии?..» И, конечно, пропускаю мимо ушей очередные указания попа. Вдруг меня что-то бац по голове: оказывается, это помощник жениха — ну, шафер, который держит надо мной ихнюю церковную корону, так называемый «венец», — стукнул меня венцом, чтобы я был более внимательным. Я повернулся лицом к шаферу:
— Ты чего?
А он меня хвать за лицо и обратно поворачивает к попу. Тогда я спрашиваю уже попа:
— Я извиняюсь, вы что сказали?
Но тут окончательно лопается терпение у Вавиной мамочки. Она выходит вперед, хватает меня за руку и отталкивает с моего места возле Вавы. А сама громко изрекает:
— Стой, батюшка! Венчание отменяется! Видите, что он делает, этот негодяй! Ты что — срамить мою дочку сюда пришел?! (Это уже мне говорится.) А ну давай отсюда сию минуту! Никакого брака не будет!.. Варвара, не реви! Ты не виновата, если он оказался придурком и мошенником. Попрошу сейчас всех знакомых к нам домой, поскольку еда заготовлена и угощение все равно будет. А этого типа мы на порог больше не пустим! Вас, батюшка, также попрошу к нам, и отца дьякона, и весь вообще приход! А этот негодяй пусть сейчас же выкатывается отсюда!..
Негодяй, то есть я, поспешно пробирается к тому месту, где стоял Вихров, но его там уже нет. Я выбегаю на улицу — конечно, Вихрова и след простыл. Ненадолго, между прочим. На другой день меня вызвали на комсомольское бюро…
А на третий день я пошел к Ваве уже как представитель внесоюзной молодежи или, так сказать, «беспартийной молодежи». Хотел объяснить ей и ее мамаше: мол, так и так, поскольку меня все равно из комсомола исключили, то я согласен венчаться явным образом при любом параде. Но мамаша сама вышла ко мне навстречу, оттерла меня из передней на улицу и там сказала:
— Вашей ноги больше у нас не будет. И вашей руки моя дочь не примет. И вашей рожи мы не хотим больше видеть. После того как вы нас осрамили в церкви, все кончено. Вам ясно?
Я ей просто со слезами отвечаю:
— Тогда за что же я вылетел из комсомола?! Больно густо уж все на одного меня!
Но мамаша заперла дверь изнутри и ни на какие стуки не открывала. Хотели они меня еще облить чем-то с мезонина, но я не стал дожидаться, когда они мне плеснут на голову, а отскочил в сторону и пошел себе домой.