Полночь многоочитая
в храм идёт на поклон,
чтоб уснуть под защитою
чудотворных икон.
Но не дремлют отдельные
мертвецов позвонки,
заведенья питейные,
казино и шинки,
синим светом подсвеченный
тот, чьё имя — Никто,
и проказою меченный
вождь в заморском пальто.
Он танцует «цыганочку»
со страной на горбу,
дразнит мёртвую панночку
в одиноком гробу.
И, не видя противника,
у Софийских ворот
Гоголь в облике схимника
на молитву встаёт.
* * *
памяти о. Игоря Цветкова
1
Среди странных взлётов и падений,
в лунном свете с головы до пят,
богомолы в виде привидений
молча над полянами висят.
Лишь один из них, лишённый крова,
от себя и мира отрешён,
силится обманутое слово
натянуть на лоб, как капюшон.
Но пока он к смысловой палитре
добавляет краску или две,
странный зверь в пирамидальной митре
в разноцветной движется траве.
И пока изгой из богомолов
с именем нащупывает связь, —
торжествует звука странный норов,
жизнь проходит, плача и смеясь.
И среди растений в виде свечек,
ничего не видя впереди,
засыпает навсегда кузнечик
с маленькою арфой на груди.
2
Близка мне исландская сага,
где скальд воспевает осот,
где пастырь на склоне оврага
словесное стадо пасёт.
где в зарослях диких растений
под сенью искусств и наук
таится непризнанный гений,
творец паутины — паук.
Блажен, кто в страдании весел,
кто знает таинственный путь,
но трижды блажен, Кто повесил
кузнечику арфу на грудь.
* * *
памяти Наташи
Мы не знаем, когда нам придётся
покидать навсегда этот свет…
С неба ливень невидимый льётся
нашей радости, скорби и бед.
Ты от этого ливня промокла
и, наверное, спать прилегла,
а в больничные целилась окна.
словно в сердце, стальная игла.
Сколько горечи в тщетной попытке
разгадать, где скрываешься ты —
то ли с Пушкиным мчишься в кибитке,
то ли смотришь со старой открытки
в ореоле своей правоты?
Ах, Наташа, тяжёлое бремя
избывая, мы верим и ждём,
что исчезнет пространство, и время
станет мелким солёным дождём,
и зажгутся пасхальные свечи.
словно солнце в дали голубой,
и случится великая встреча
всех со всеми. И встреча с тобой.
* * *
памяти Александра Ревича
Не могу понять, по чьей вине я стала заклинательницей слов
и зачем деревья, пламенея, закрывают лето на засов,
и зачем заканчивает осень на груди рубаху листьев рвать,
и зачем опять святой Амвросий созывает ангельскую рать.
Рано утром по дороге сельской дождь идёт, как много лет назад…
Как бы мне доехать до Козельска, заглянуть бы в Сергиев Посад,
помянуть там Влада и Наташу, услыхать синицы голосок
и увидеть, как из чаши в чашу погребальный сыплется песок.
Вот октябрь от холода и скуки гонит к югу роту мурашей,
ночь слепая простирает руки к освещённой стороне вещей,
тополь в одеянии богатом — словно церковь Спаса на крови,
и вздыхает на холме покатом старый вяз, взыскующий любви,
Нет любви — и смысла нет в пейзаже, и поэту не хватает сил
у истока слов стоять на страже, как стоит Архангел Михаил.
Что мне старость, поздняя расплата, молодость над пропастью во ржи,
как спасти мне атом от распада, слово — от сияния и лжи?
Волшебная рыба
памяти Этери Басария
На Страшном судищи без оглагольников обличаюся,
без свидетелей осуждаюся,
книги босовестные разгибаются,
и дела сокровенные ткрываются…