— Привет, старина!
— Здорово, земляк!
Здесь все знакомы друг с другом. А если не знаешь в лицо или не помнишь имени, тогда, как пароль, одно лишь слово — земляк.
— Землячок, подлей-ка заварочки! — скажет тебе здесь какой-нибудь парень в промасленной куртке и черных унтах.
И нальешь, и скажешь потом про него: как же, знаю, вместе гоняли чаи у Бурхалы.
— Ну, ежели так, тогда точно — земляки!
Вытаскиваю из кармана кружку, бросаю в нее ладошку черного чая, лью кипяток, чай готов! Устраиваюсь поближе к печке и начинаю осматриваться. Голоса, смех.
Но кто это там, в углу? Черт возьми, тот же черный летный шлем, те же добрые глаза. Неужели Володька Сол?
— Он самый, он самый! — хохочет Володя, подходя к нам.
— Ты куда? — спрашиваю я, будто расстались вчера.
— На Оймякон.
— А мы на Депутатский, аж до самого океана, — смеется Витька.
— Ну, тогда пойдем вместе — как говорится, по пути.
— По пути.
…Ночью приходим в Аркагалу — последний поселок на центральной трассе. В диспетчерской жара, дышать нечем. Огромная бочка воды пустеет на глазах. Все пьют как после бани.
— Отчего так жарко? — спрашиваем у диспетчера.
— Товарищи, вы что, новенькие? Ведь прибыли в солнечную Аркагалу. А где солнце, там, сами понимаете, душновато.
Да, угля здесь не жалеют. Благо он под боком — и сколько душа пожелает. В километре громадные угольные шахты, снабжающие топливом всю Колыму.
Перед самым поселком, слева, за снежным барьером, я заметил дорогу. Была она похожа на темный переулок, что неожиданно отходит от залитой огнями улицы и ведет вниз в какой-то подвал, где холодно и темно. Неужели это и есть наш зимник, по которому нам идти и идти долгие трудные дни?
— Именно, именно. И другого пути нет, голубчик,— переходит со мной на «ты» диспетчер.— Ты не боись. Это с виду он такой хмурый, а вообще-то дорога приветливая и не злая.
Мне потом объяснили: когда дежурит диспетчер Василий Исаков, звонков раздается почему-то больше обычного. Ему пятьдесят семь лет, но еще молодым даст фору, хотя и жизнь, прямо скажем, не баловала.
Это типичный колымчанин старой закалки. Биография у него — хорошему писателю на целый роман. Всю жизнь только и знал что работу. Вот и сейчас дел у него — как говорят на Востоке — выше чалмы. Только успевай крутиться. Звонят из Магадана: почему держишь машины на карьере? Звонят из Артыка: отпусти машины на базу, у нас срочный груз.
И все требуют, требуют, требуют... А разве может Исаков одну и ту же машину отпустить в Магадан, держать на карьере и отправить на базу? Вот и вертится, вот и крутится, вот и ругается. Да еще успевает заглянуть в мою тетрадь.
— Ты что пишешь? Хорошее или плохое?
Ответить я не успел, а Исаков уже побежал навстречу шоферу в замасленной куртке и шапке с одним оторванным ухом.
— Тебя что, собаки драли? — кинул он парню с ходу.
И, не дав опомниться, сказал: пойдешь, землячок, за угольком.
— Не пойду больше на разрез. Давай на Магадан.
— Вот видишь, опять у тебя частная идеология выпирает. Заработать хочешь?
— Хочу. Понимаешь, хочу! — крикнул парень.
— Да ты не кричи, лучше скажи, сколько денег-то надо и зачем. Мне денег-то не жалко.
— Не жалко? Тогда давай груз на Магадан.
— Ну ладно, раскудахтался. Прихвати из Магадана огурчиков. Не забудешь?
— Не забуду,— буркнул довольный парень.— Спасибо, Алексеич.
— Бог подает! — махнул рукой Исаков и пошел выписывать наряд.
Я сижу у бочки с водой и тороплюсь записать все события сегодняшнего дня. Все прошлое оставить в прошлом — ведь завтра начинается зимник.
Ко мне подходит Саша Егоров:
— Ну, чего сидишь? Ребята уже собрались. Пойдем, поддержишь традицию.
И в самом деле — традиция. А кто ее завел и кто был первым, история вряд ли назовет. Перед тем как утром уйти на зимник, тихо посидят шоферы в синей уютной столовой и, пропуская по единой рюмахе, поговорят о друзьях и о том, что было, и о том, что будет впереди. Здесь не надо агитировать за трезвость, здесь и так знают: «Алкоголь — твой враг». И все-таки в Аркагале ребята по традиции на ночь выпьют посошок. Потому что утром предстоит прощание с центральной трассой и встреча с «товарищем зимником», где не будет ни этой синей столовой, ни смешной поварихи Лидухи в белой косынке, ни электрических огней, ни этого отдыха, когда не надо спешить и можно последний раз выспаться всласть на мягкой белой постели. Завтра все кончится. И останется на нашу долю только бесконечная дорога. Так пусть она будет доброй! Вот за это и стоит по-русски выпить рюмку вина. А вообще-то лучше водки.