А потом мы попили чайку, поговорили «за жизнь», и все прошло. И так лихо покатили, что двести километров отмахали без единой остановки. Лед, словно в половодье, течет вниз. А мы летим по ущелью, будто катимся с русской ледяной горы. Когда я только собирался на зимник, то часто пытался представить: какой он, зимник от океана до океана? Воображение рисовало синее небо, белую ленту реки и на ней черные точки машин. А увидел совсем иное. Ленты рек темно-зеленые. А там, где большая глубина, лед прозрачно-синий, даже жутко глядеть на него. Так и тянет вниз на дно. Но зато как легко идут по нему машины.
Выкатываемся из ущелья — и сразу зимовье. Изба знаменитая. Целая летопись. Построили ее в тридцатые годы. Тогда ходили еще конные обозы, возили продукты на прииски вверх по Адычу. В избе жара. Вкруговую нары. Доски полированные. Видно, послужили они людям. Народу-то здесь побывало немало. На бревенчатых стенах иные оставили автографы. Даты — 1937 год, 1939, 1948, 1949. Да, история. Многое могли бы рассказать эти стены. Но стены молчат.
Ложимся. Ночь тает за окном. А утром, когда луна еще спала в лиственницах, ушли на Батыгай. Скорей, скорей к берегам Яны, нашей последней реки, которая приведет к Ледовитому океану.
В Эге-Хая туман. Видимость — метров пять. Ощущение такое, будто попал в огромный бидон с молоком. И плаваешь в этом бидоне вместе с домами, машинами и еще какой-то трубой.
— Старик,— кричат ребята, — дай аппарат, отличный будет снимок.
Достаю «Киев», который согреваю на груди, но вряд ли что получится. А жаль. Картина была интересная: в центре черный дымучий костер, а вокруг «Татры» ходят. Помните, как по арене водят лошадей? Только зачем же «Татры» гонять вокруг костра? Подхожу к крыльцу домика. Сбиваю о порог снег с валенок, вдруг галоши мои, которые взял, чтобы смело лазить по мокрому льду, рассыпаются. Я не верю своим глазам. Но черные блестящие кусочки лежат возле ног. А галош уже нет...
Больше всех, конечно, хохочет Сашка. Ведь для чего это теперь новая забавная история, которую будет рассказывать где-нибудь на зимовье в длинную пургу.
— Теперь ясно, зачем «Татры» перед дорогой утром по кругу гоняем? Чтоб вот так же резину не потерять.
Да, недаром говорят: век живи, век учись.
На Яну мы выйдем через Батыгай. Это совсем рядом, километров двенадцать. Берем небольшой подъем — солнце слепит глаза. Здесь, наверху, просто весна. Но весна с нами дружила недолго. Через три километра дорога делает резкий уклон, и мы с каждым метром все ниже и ниже. Вот и Батыгай с его знаменитым рудником. Но чем ближе к поселку, тем гуще туман. Скоро уже так холодно, как в нетопленном каменном подвале. Кто же это придумал поставить Батыгай именно в этой яме? Ведь рядом прекрасная площадка, прекрасное место; где солнца бывает в пять раз больше. Просто обидно за людей. Если б это был частный случай, о нем и не стоило бы говорить — мол, бывают же ошибки. Но на Севере такие промахи, к сожалению, встречаются часто.
Города и поселки Севера молоды. Они рождаются на чистом, первозданном месте. Но почему спланированы в тысячу раз хуже старых? Почему наука забыла северное градостроительство? Забыла практически. На теорию-то как раз. жаловаться северянам грех. Теория перехлестывает даже самую смелую фантастику. Здесь и города — сады под куполом, и города-оранжереи, и черт знает еще что. Живи да радуйся! А на деле поселки строятся в самых неподходящих местах. Как, например, тот же Батыгай.
Проблема северных городов велика и актуальна. Потому что страна фактически только-только начинает наступление на богатства этого края. Схема размещения производительных сил воплотится на Севере в новые мощные электростанции, горные и лесопромышленные комплексы, крупнейшие нефтяные промыслы. А ведь это все новые города. Уже сейчас необходимо иметь их генеральные планы, составленные действительно на научной основе. Планы, учитывающие род занятий будущих северян, возраст и семейный состав населения, его занятия и часы отдыха, все социальные связи будущего города. Город — это не просто несколько десятков тысяч домов, это жизненная среда общества.
«Что такое архитектура? — пишет талантливый советский зодчий А. Буров.— Это среда, в которой человечество существует, которая противостоит природе и которая связывает человека с природой, среда, которую человек создает, чтобы жить и оставлять потомкам в наследство... Архитектура — это здоровье народа, экономия сил народа».
Для Севера слова эти еще более значительны. Потому что природа и человек здесь в постоянном противоборстве.