В бухте от кораблей становится сразу уютно и по-домашнему мило. Забормотали в будничных заботах рации, заговорили в порту трелью звонков краны. На рейде дымят потихонечку пароходы. Как-то теплее вокруг.
А над Певеком белое июльское солнце.
Даже северный порт — это тепло земли, это радость. Только для ледокольщиков она очень коротка. Такова судьба — всегда лишь провожать. Приведут караван, а самим снова в море. Вечером наш «Ленинград» уже покидал заполярный Певек, где солнце так рано падает за сопки и в бухте кричат о несбывшемся лете бакланы.
Уже несколько часов как я на корабле, вот почему и говорю — наш «Ленинград». Каюта у меня великолепная: всюду ковры из синтетики, огромный письменный стол, два иллюминатора. А до воды всего метра полтора, поэтому торосы мне потом не раз казались настоящими белыми айсбергами.
— Получай ключи от своей каюты, — сказал мне старпом Владимир Григорьевич,— и будь хозяином. Да, тебя просил зайти капитан.
У главного полно народа. Весь штаб прибыл на борт. Шутят и тут же решают серьезнейшие вопросы. Капитан просит только об одном:
— Ребята, давайте ледовую разведку. Летайте каждый день,— а потом, улыбнувшись, добавил,— только не сбейте мне мачты. Ну вас к черту, прошлый раз я испугался.
Все хохочут. Все помнят, как в начале июля летчики, выскочив из сплошного тумана, прошли буквально в двух метрах от мачт. Но зато и вымпел бросили чуть ли не в руки капитану.
— Ладно, капитан, все будет в порядке,— отвечает Боря Крутских.— А теперь вам на дорожку стихи от штаба. Гена, прочти.
Гена начинает читать.
— Экипажу ледокола «Ленинград».
Певек. Ода по случаю прибытия каравана.
— Ну спасибо, ребята — принимает стихи капитан, — вот уважили. Жаль, что нет горькой, а так бы распределили. Но давайте отложим ее до следующего каравана. Договорились?
— Счастливого плаванья, капитан!
Это уже прощание...
— Всем посторонним покинуть борт! — слышу я по корабельному радио.
Как хорошо на душе, когда ты не посторонний.
От кормы до причала все шире полоса зеленой океанской воды. «И провожают пароходы совсем не так, как поезда».
Зычными голосами желают нам доброго пути все корабли. Лишь земля не желает разлуки. Огни берега протягивают к нам свои светлые руки. Только нас им не удержать. Где-то в океане, далеко-далеко, у самого мыса Сердце-Камень, «Ленинград» ждут корабли.
Медленно, как белые флаги, колышутся на чистой воде огромные льдины, и медленно уплывают за горизонт береговые огни. На мостике тишина, лишь пощелкивает эхолот да чуть слышно подойдет к локатору штурман Райво, прокладывая курс к Шелагскому.
Я смотрю в бинокль на этот проклятый каменный утес. Сейчас он как темный уродливый горб какого-то чудовища. Но серым скалам разбросаны рыжие подпалины. Это сухой мох цепляется последними силами за гранит.
Холод и тишина на Шелагском. Тишина недобрая. Тишина, принесшая столько бед и страданий. Более трех веков мыс откровенно презирает людей. Уже первых русских моряков Шелагский встретил сурово, став их могилой. В 1648 году один из кочей, сопровождавших Семена Дежнева в его походе к Берингову проливу, разбился у этих скал в самом начале плаванья. Именно этот мыс остановил в 1762 году и отважного Никиту Шалаурова. Трагическую летопись можно продолжить, к сожалению, и до наших дней. Останки кораблей еще лежат у гранитных ног Шелагского, останки самолетов — на вершине в рыжих зарослях жесткого мха. В 1959 году здесь разбился, возвращаясь с задания, ледовый разведчик. Ребята помнят своих друзей. Каждый год 12 августа кто-нибудь всегда предложит выпить за тех, что остались лежать на Шелагском.