— Горит?.. Это ребята тополиный пух подожгли.
Слышен топот, милицейский свисток. И вдруг я что-то начинаю понимать.
— Гена… — говорю я, и что-то во мне начинает обрываться, ниточка за ниточкой, как будто я вишу над пропастью, а ниточки все рвутся одна за другой, одна за другой. — Гена… — говорю я, — который час на твоих?
— Десять, — говорит Генка. — Еще рано…
— Не ври… — говорю я. — Двенадцать…
— Да, смотри ты.
И мы сверяем часы.
— У тебя на два часа вперед, — говорит он. — Во, врут часики!
— Нет… — говорю я. — Не врут… Просто они идут по омскому времени… Я забыла… Я забыла их переставить… Я все забыла… Уходи…
— Но-но… — говорит он.
— А ну брысь отсюда… — говорю я и иду на него.
— Вот ненормальная… — отступает он. — Ну, псих, честное слово.
Он поворачивается и идет прочь. Потом исчезает в темноте… Что же я наделала? И тут во двор входит Медведев. А я? Я прячусь в телефонную будку. Все потеряно. Я целовалась первый раз, и мне было противно, потому что я поторопилась, и теперь все ужасно…
Медведев вглядывается в темноту.
— Шоколадка… поди сюда, — говорит он громко.
Тишина. Ну такая тишина, что прямо тише не может быть.
— Шоколадка… — говорит он, и голос его печальный. — Сестричка моя названная… Ты обманула первый раз в жизни…
Тишина.
Потом он закуривает и уходит со двора.
А у меня в голове дурацкая частушка звонит: «Ты не гнися, не ломайся, зелененькая тросточка… Дольше, милый, не женися… Жди меня, подросточка…»
Ты не гнися, не ломайся, зеленая тросточка.
Я заплакала. Я опустилась на корточки в ночной телефонной будке и плакала так, как будто я плачу последний раз в жизни.
Это было весной. Теперь зима, и перед моим днем рождения приезжает Медведев.
Вот звонок в дверь. Вот мама идет открывать. Вот он входит. Я сижу на кухне тихо, как мышь, и не иду встречать. Вот они входят в комнату, и у них начинается разговор про жизнь. Мама, конечно, спрашивает его, женился ли он. Он отвечает, что нет, не женился и начинает долго рассказывать, почему он не женился и почему у него с Зоей не получилось ничего, и говорит всякие житейские вещи, которые, конечно, правильные, но вовсе не относятся к делу. И потому, хотя все, что он говорит, чистая правда, это все вранье. Но потом он наконец добирается до сути. Он говорит:
— Вы знаете, Вера Николаевна… все, что я говорю, это, конечно, правда, но не в этом дело, и потому это все вранье…
— А в чем дело? — спрашивает мама.
— А в том, что я вдруг стал до нелепости умный и догадался, что все это вовсе не нужно… А знаете почему?
— Почему?
— Я тогда приехал весной, и у нас с Зоей все уже было решено… Но перед тем, как пойти к ним домой и делать формальное предложение, как говорили в старых романах… перед этим я зашел к вам во двор, где я должен был встретиться с Галкой, как мы сговорились.
— Ну… — говорит мама.
— Ну что ну?.. Я пришел во двор и никого не застал… Галки там почему-то не оказалось… В общем, она меня не встретила…
— И все?
— И все…
— Легкомысленный ты все-таки человек, — говорит мама.
— Наверное, — говорит Медведев. — Но я вдруг первый раз понял, что вся эта затянувшаяся школьная моя любовь — чистая глупость и больше ничего… Вот теперь все…
Потом они молчат. Это моя мама делает ему знаки, что, мол, я сижу на кухне и что, мол, он должен переменить тему. Значит, скоро пора вылезать из кухни и идти здороваться.
Но мне уже ничего не страшно.
— Прощай, сказка, — говорю я. — Детство окончилось… Наступает моя юность… Какая она будет, я догадаться еще не могу, но детство закончилось… Потому что я поняла одну вещь…
— Какую? — спрашивает вдруг сказка.
— Я поняла, что нельзя торопиться в неизведанной области…
— Вот что я тебе хочу сказать, — говорит сказка. — С нами, сказками, никто не считается. Мы, конечно, мало видим, но зато мы искренние… И вот что я тебе хочу сказать, Шоколадка… Запомни: счеты со сказкой еще не кончены…
Я поднимаюсь с табуретки и, шаркая ногами, бреду из кухни.
Пора здороваться с приехавшим издалека знакомым.
Здравствуй, корабль с крыльями из тополиного пуха!
Грузовик
Рассказ «Грузовик» опубликован в журнале «Памир» № 3 за 1974 год.
Еще солнце утром. Еще летние наряды на женщинах. Но уже потянуло из открытого окна холодной струей и шум грузовиков стал отчетливей по утрам. Какие-то звоны, стуки дальних работ, затрещал мотоцикл, все звуки и шумы и детский писк стали деловитее, гуще, и, главное, прохладный воздух омывает ноздри и легкие.