Кто-то тихо спускался по лестнице и вышел из парадного. Это был моложавый отец мальчика. Только мы почему-то сразу его не узнали. Он отряхнул пиджак и пошел к грузовику.
— Шухер!.. — крикнул самый младший, который отклеивал портрет Бетховена.
Но мальчик и не думал бежать.
Он держался руками за крышу кабины, отставив задницу, которая у него, видимо, болела, и, задрав голову, сощурившись, видимо, от света, смотрел туда, где над кирпичными домами нашего двора-колодца легко бежали спокойные облака.
Моложавый мужчина окликнул его и, не получив ответа, подтянув брючину, чтобы не вытягивалась материя на коленях, поставил на колесо новый ботинок и взялся руками за борт.
Тогда шофер придвинулся и одной рукой легко снял чужую ногу со своего колеса.
Моложавый мужчина поскользнулся и чуть не ударился носом о борт.
Он побелел и отчетливо так спросил:
— Ч-то?..
— А вот то, — сказал шофер и спросил мальчика. — Где твой папа работает, знаешь?
Мальчик, продолжая смотреть на облака, кивнул:
— Слушай, деятель, — сказал шофер папе, — у меня десять свидетелей… Ясно?
Моложавый папа посмотрел на нас, и ему стало ясно.
— …Подтвердят, за что ты его бил… — сказал шофер. — Пострадаешь…
Папа посмотрел на моложавую маму, которая глядела в окно, приоткрыв рот, и она еле заметно кивнула. Мы все видели этот кивок. Папа повернулся и ушел в парадное.
Слышно было, как гулко скрипели на лестнице его новые ботинки.
Потом мы грузили ящики, и мальчик тоже. Возились вокруг мотора с промасленной ветошью, и мальчик тоже. Он был совсем счастливый. Потом шофер с грохотом опустил капот и взял у самого младшего картонный барельеф и, приладив его к кабине на противосолнечный целлулоидный козырек, пообещал самому младшему привезти завтра кусок черного коленкора, чтобы заклеить на папке белый след бетховенского профиля.
— Он ничего не слышал!.. — в восторге сказал самый младший, глядя на львиный силуэт в кабине.
— Это как сказать… — ответил шофер и сказал мальчику в берете: — Полезай в кабину… Ты сидеть можешь?
Мальчик кивнул, открыл дверцу и уселся в кабине на корявое промасленное, с выпирающими пружинами сидение.
Мы сыпанули через борт и расположились среди ящиков. «Тара» — они назывались.
Заревел мотор, и грузовик тронулся. Поплыли кирпичные дома, а облака остановились.
Потом мотор стал беззвучным — это значит под гору к переулку, без газа. Из окна второго этажа смотрели моложавые папа и мама. Шофер выплюнул изжеванный окурок и спросил:
— Что же ты не в своей машине-то?..
— А что там? — ответил мальчик. — Одни диваны.
Грузовик тихо катил со двора к переулку. Хлопнули борта на выбоине, и им ответили ящики. Потом грузовик дал газ, и мы с ревом помчались по булыжному переулку.
Через несколько лет моложавые папа и мама переезжали в новую квартиру. Им нужна была большая площадь, потому что они переезжали только вдвоем. Так как мальчик уже год как ушел от них и работал шофером в автобазе и, как- рассказывал наш знакомый шофер, имел уже два прокола. Долгое время я думал, что два прокола — это что-то вроде двух орденов.
Поэтому моложавым папе и маме нужна была большая квартира, где бы помещалось больше гостей, которым нужно было заменить одного мальчика, и где бы легче было разместить свою хорошую жизнь и свою тоску. Моложавый папа потом был в довольно больших чинах, а потом его сняли и уволили на пенсию. И мальчик давно уже не мальчик, и шофер стал лысым, и была большая война, и у мальчика дома в коробке два ордена, а у шофера — три, и он потом был начальником автоколонны, и про него написали стихи, не очень плохие и, может быть, даже хорошие, называются «МАЗ» — про одного начальника автоколонны.
Но зато у моложавых папы и мамы есть много подписных, совсем новеньких собраний сочинений старых авторов, и много хрусталя, который стоит, где только можно, на всех выступах мебели большой квартиры. И когда по улице пролетают грузовики, то никому не нужный хрусталь отзывается тихим звеном…
Другая сторона шоссе
Рассказ «Другая сторона шоссе» опубликован в журнале «Советский экран», № 5 за 1977 год.
Луна за окном была светлая, а шурыгинская квартира темная. Шурыгин уставился на Володю со своего дивана и спросил:
— Что дальше делать будешь?
— Не знаю… — ответил отрок Владимир. — Рабочую профессию, что ли, приобрести?