Кассирша тупо смотрит на меня и роняет металлический рубль сдачи на дно своей клетки. Железный Ленин на этом рубле взмахивает руками и падает вниз. Рыча, кассирша скрывается из глаз и ворочается там, в глубине, пока я, не оборачиваясь, выхожу из магазина.
Конечно, три пакета гораздо лучше, чем два. Много — не мало. Одно дело — привезти человеку два пакета молока, а другое, совсем другое — три. По-моему, это должно расположить всякого. Ты просил два, а тебе три принесли. Ясное дело.
Я всё понимаю, оттого еду и нянчу молоко на коленях в полупустом метро.
Хорошо, когда есть куда ехать.
Первый раз с такой радостью я возвращаюсь домой.
Вернулся, и меня ждут.
Я её уже два года знаю. Мы учились в одном институте и познакомились на картошке. Учились, учились, а перед выпуском и познакомились. Я хорошо картошку собирал, а она не очень — потому что не умеет она картошку собирать.
Она просто замечательная. И в институте у нас её многие знали, даже на других факультетах. Там, когда я про неё рассказывал, все сразу вспоминали: «А-а, она…». Вот она какая.
Тогда я всё боялся подойти. Около неё всё время крутилась уйма народа. Суетились, бренчали на гитаре. На гитаре я играть не умею, руки у меня хорошие, но на гитаре — нет. Я пробовал.
Поэтому стал письма писать. Ну что ещё делать? Говорю-то я плохо.
Писал, писал… Вот мы и стали созваниваться. По телефону главное человека выслушать — я так понимаю.
Потом долго не виделись, но… Для себя я уже всё решил, но уговаривал себя: «Не мучайся, ей всё равно на тебя наплевать. Кому ты нужен с твоим общежитием и сорока рублями стипендии…»
А сам вижу — не получается себя уговаривать.
И вдруг получаю письмо от неё. Представляете?
Ей грустно, плохо. Кто-то из нашего института ей насолил. Я чуть из дома сразу не выбежал. Спасать её чуть не побежал. Но потом остановился, потому что я основательный и всё тщательно обдумываю.
Значит, я ей нужен. Думаю — вот счастье-то какое.
Я — да ей понадобился. Но тут — бац! Я-то уже год на очень секретном заводе работаю. И вот меня посылают в командировку в Грузию. Антенны устанавливать.
Мы с ней висим на телефоне днями. Я совсем не тупой, понимаю что к чему, и что нужно говорить. Да и говорить ничего не нужно. Нужно помолчать, и никто не скажет, что ты дурак.
Я всю неделю просидел как на иголках. Страшные вещи думал. Пусть, думал, ей будет всё ещё грустно. Пусть она всё так же сидит с сигаретой у окна, а тут приеду я, и сразу всё пойдёт по-другому. Ну чего ещё говорить? Конечно, я хочу её видеть.
Молоко на коленях у меня совсем согрелось. Вот и приехал. Нашёл подъезд. Долго мучаю кнопку у лифта. Наконец сообразил, что он передо мной. Только света в нём нет. Крак! — дверь отворилась, и я вверх поплыл, между этажами смотрю на всякую лифтовую внутренность — провода да механизмы. Приехал.
Дунул на палец, позвонил. Тут же дверь открывается, и я впадаю в прихожую. Ух ты, а там куча людей!
Ну, вроде нет, они все убегают.
«Хорошо! — это я про себя думаю, — объясняться в любви при таком стечении народа неловко».
— А я тебе молоко принёс! — радостно кричу я. Но никто меня не слушает, все завязывают ботинки, бьют друг друга рукавами по лицам и шапки надевают.
Ну и Бог с ними. Лучше я на кухню пойду. Молоко выкладывать.
Сижу на кухне. Вдруг что-то как забулькает!
Это аквариум. Стал я в аквариум смотреть, а там одна большая рыбка гоняется за маленькой. Съесть хочет.
Я на них смотрю, а сам сочиняю, что я ей расскажу, когда все гости разбредутся.
Расскажу я ей, как ругался с начальством, но не испугался страшных последствий. Просто у меня руки золотые. Это даже начальство так говорит. Звёзд с неба, дескать, хватать не будет, но руки — золотые. Вот я и убежал. Оттого, что меня могли оставить на второй срок. А я всё время сидел как на иголках — хотел пораньше приехать. Сидел, но всё же работал. Паял да соединял хитрые проводочки. Так что вовсе я не тупой, просто говорю мало. Вот и сейчас — не хочу болтать с гостями. Сижу на кухне, гости уходят, но как-то медленно.
Жду и наконец вылезаю в прихожую. И вижу там только двоих — её и моего бывшего однокурсника.
— Ба! — кричу я. — И ты здесь!
И вдруг понимаю, что что-то не так. Мой однокурсник обнимает её за плечи и о чём-то шепчет ей в ухо. Или на ухо. Я не знаю, как говорить правильно. Вообще, я плохо говорю, хотя вовсе не тупой. Но тут что-то непонятное — он её обнимает, а она его слушает. Они поднимают головы. Она говорит, смущённо улыбаясь: