Светц молчал.
— Эх, выбить бы тебе зубы, — продолжал глухой голос. — Да, мне повезло. У меня полноценный мозг. У меня нет половых желёз, ну и что? Моё потомство не выжило бы в сложившихся условиях. У меня нет органических повреждений, которые нельзя устранить средствами современной медицины. Я пил таблетки каждый день. Ты поверишь, когда-то у меня было брюшко?
Светц покачал головой.
— Совсем небольшое брюшко, но от него пришлось избавиться. Очень мешало. Мышцы живота не выдерживали вес жира. Странно: жир накапливался только на животе. Вот так: живот и кости.
— А как ты стал призраком? Рейнольдс засмеялся слабо и глухо.
— Намеренно, и ценой больших усилий. Не один я — нас было много. В любом случае мы были обречены. Лучшие умы работали над проектом перемещения во времени. Мы назвали его дубль-проект. Догадываешься, почему?
— Вы хотели переиграть историю?
— Вот именно. Мы не были уверены, что прошлое изменится, если мы сумеем путешествовать во времени, но попробовать стоило. Попытка оказалась успешной. В машине времени помещался один человек и генератор помех. В путешествие отправили меня, потому что во мне было всего пятьдесят фунтов веса.
— Что ты сделал?
— Расстроил системы наводки ракет Союза Советских Социалистических Республик за неделю до кризиса. Русским пришлось убрать ракеты с Кубы. К тому времени, как они отладили системы наводки, конфликт был урегулирован. Они так и не поняли, что произошло, но с тех пор вели себя более благоразумно. Я управлял ракетами по радио. Удостоверился, что меня никто не видит, потому что внешность у меня…
— Вот-вот!
— Ну вот. Потом я решил вернуться домой. Не в моё родное будущее, а в другое — которое я создал. Машина времени не слушалась. Из соображений экономии мы оставили основную часть машины в будущем. Она исчезла вместе с ним. Я бросил машину и пошёл сдаваться. Тогда выяснилось, что я сам исчез. Вот так, — заключил Рейнольдс.
Он поиграл ружьём. Под кожей рук зашевелились тонкие нити сухожилий. Длинные ногти были обломаны.
— Мы вернём всё на свои места.
— Что-о?
— С помощью твоей машины. Моя машина — призрак, а твоя — настоящая. Мы вернёмся в семнадцатый год постатомной эры.
— Это невозможно.
— Иначе я тебя убью.
Светц отнёсся к этим словам серьёзно. Когда Натаниэль Рейнольдс представился, Светц перестал принимать его за нечистую силу, но он был убеждён, что костлявый физик не в своём уме.
— Ты меня не понял, — пояснил он. — Это не машина времени, а камера расширения — та её часть, которая совершает перемещение. Прежде чем отправить меня в прошлое, техники должны доставить меня в Центр управления — в будущее.
— Ты лжёшь!
— Нет, Рейнольдс, здесь нет органов управления, только кнопки для подачи двоичных сигналов, по которым техники определяют, в каком направлении следует перемещать камеру. Сейчас камера может двигаться только вперёд.
— Я тебе верю, — протянул Рейнольдс, — но всё-таки убью, если кто-то из нас не найдёт какой-нибудь выход.
— Ты с ума сошёл! Зачем тебе твоё отравленное будущее?
Скелет щёлкнул зубами. Красный рот неприятно контрастировал с белизной кожи.
— Светц, ты забыл спросить, когда я стал призраком.
— Когда?
— Я не могу определить. Я привязан к семнадцатому году постатомной эры. Для меня время остановилось через восемь месяцев после Карибского кризиса. Это было, наверное, тысячу лет назад, а может больше. Ты можешь представить себе что-нибудь более страшное, чем замершее время? Люди как статуи. Голуби, пригвождённые к небу. И я замер. Я не старею, не испытываю голода. Сквозь меня проходит солнечный свет. Видишь, какая у меня белая кожа? А умереть я не могу. Я ненастоящий. Если бы не машины времени, я сошёл бы с ума гораздо раньше.
Глаза Рейнольдса горели чёрным огнём в тёмных провалах черепа.
— Машины времени, — продолжал он. — Они носятся туда-сюда по вашему историческому пути и по другим. Ваше будущее — настоящее, его создал я. Но я могу войти в любую машину. Чаще всего я езжу в прошлое. В прошлом время идёт нормально — до семнадцатого года постатомной эры. Я не раз бывал в средних веках. Страшное дело: меня почти никто не видит, а тот, кто видит, вскоре умирает. Может, потому, что ему предстоит уйти из времени. Это не зависит от того, на каком историческом пути мы с ним находимся, — Рейнольдс засмеялся. — А некоторые умирают оттого, что видят меня. Сердце не выдерживает.