Улица вела прямиком на парковку — кусок ненужной земли где-то двести на двести метров, усеянный мелкими осколками кирпича, пустыми бутылками и расплющенными банками. Лишь ворота на выходе и непоколебимо стоящий на месте «Пежо» Линфорда говорили о том, что эта стоянка еще действует. Универсальные магазины были обращены к стоянке тылом, а справа находились рестораны, чьи мусорные баки, по всей вероятности, и служили причиной мерзкого запаха. Слева шел сетчатый забор с колючей проволокой поверх него, отгораживая квартал, вдали виднелись старые трехэтажные дома, в которых когда-то были офисы. Музыкант вприпрыжку шел прямо к ним под свет дуговых ламп, и тени вокруг него стали более отчетливыми.
Он дошел до здания в тот момент, когда Линфорд поравнялся со своей машиной. Не допустив ни малейшей оплошности в мелодии, скрипач поднял ногу, будто продолжая танцевать, и пинком открыл заднюю дверь. Длинная коричневатая палочка смычка взлетела вверх, будто приглашая Линфорда идти за ним. Прежде чем он успел окликнуть музыканта, если, конечно, необходимо это делать, Линфорд увидел, как тот исчез в узком дверном проеме, черном, как свежевскопанная земля.
Положив руку на чуть теплую крышу машины, Линфорд сказал себе, что сделал достаточно. Если музыкант пользуется заброшенным офисным зданием в качестве жилища, вряд ли он там в одиночестве. Возможно, его худоба — симптом наркомании. Перспектива войти в заброшенный дом, наполненный наркоманами, Линфорда не воодушевляла. Он искал в кармане ключи от машины, когда на стоянке внезапно воцарилась тишина. Музыка, глухо звучавшая внутри здания, оборвалась на середине фразы, не до конца заглушив пронзительный крик — крик, который Линфорд слишком четко расслышал, чтобы проигнорировать, крик о помощи.
Пять минут (нет, меньше, если он удивит сам себя способностью бегать) уйдет на то, чтобы вернуться на радиостанцию и вызвать полицию. На главной улице может даже найтись таксофон, принимающий монеты, а не карточки. Меньше чем пять минут — слишком много для того, кому требуется помощь. И Линфорд пошел через стоянку, размахивая руками в сторону офисного здания и зовя на помощь, подняв голову к серо-синему небу. Он надеялся, что какой-нибудь полицейский его увидел и вызвал подкрепление, надеялся услышать сигнал приближающейся полицейской машины. Ничего не было — лишь звук собственных замедляющихся шагов, когда он подходил к распахнутой двери.
Возможно, когда-то ее хотели заново выкрасить, но быстро оставили эти попытки. Те пятна краски, которые еще не отстали, вспучились пузырями. Самый большой из пузырей лопнул, и он увидел, как насекомое юркнуло в эту выемку, когда он аккуратно толкнул дверь ногой, чтобы открыть пошире.
Короткий коридор, по две двери в обе стороны, дальше лестница с площадкой и разворотом Свет со стоянки оттеснил темноту к ступеням, но там она лишь сгустилась, как и в дверных проемах. Поскольку все двери были открыты, он дошел до ближайших и быстро глянул в обе стороны.
Пятна света на полу — разной формы, все окна разбиты. На дощатом полу в комнатах не намного чище, чем на стоянке. В комнате слева стояли два ржавых шкафа с ящиками, взять из которых уже явно было нечего, не говоря уже о том, чтобы положить. В комнате справа одинокий офисный стол, наклонившийся в сторону сломанной ножки и оскалившийся двумя черными прямоугольниками на том месте, где были ящики. Возможно, нервное напряжение было причиной тому, что это зрелище показалось ему неприятным, а может, и этот запах. Желание вмешаться слабело; Линфорд начал задумываться, действительно ли что-то слышал, кроме музыки, и тут крик повторился, где-то над ним. Может, женский голос, может, мужской (пронзительный от ужаса), но слова были слышны отчетливо.
— Помогите, — молил голос. — О Господи…
В двух улицах отсюда из ночного клуба доносилась музыка и громкие голоса, раздалось хлопанье дверей машин. Этот шум избавил Линфорда от ощущения одиночества и незащищенности. По крайней мере у дверей ночного клуба должен быть хоть один вышибала, который у слышит крик. Может, это не так успокаивает, как он хотел думать, зато дало силы пойти к лестнице и крикнуть в полумрак, который теперь уже не казался кромешной тьмой.
— Эй? Что там происходит? Что случилось?
За первым словом вырвались остальные. Чем больше было слов, тем меньше он был уверен, что с них будет толк. Ответом была полная тишина, нарушаемая лишь скрипом нижней ступени, на которую он осторожно ступил.
«Я не выдал своего присутствия, — яростно сказал он сам себе. — Тот, кто наверху, все равно знает, что я здесь, иначе не было бы смысла звать на помощь».