— Например, руки.
— Правильно. И ещё кое-что. Дельфин может контролировать свои руки языком, а бандерснач — нет. И поэтому мы должны хирургическим путём вмонтировать этот прибор в его нервную систему. Это не очень сложно.
Хильсон покачал головой и заказал третью бутылку.
— Они делают другое, — сказал я. — У института Знаний есть инструменты на равнинах. Лаборатории и тому подобное. И институт хотел бы узнать кое-что о том, что происходит с давлением и температурой на равнине. Бандерсначи проводят все эти эксперименты, пользуясь при этом механическими руками.
— Значит, ты приехал, чтобы разведать возможности нового рынка.
— Мне сказали, что на Доуне имеется новая мыслящая разновидность жизни, которая не пользуется никакими инструментами.
— Ты изменил своё намерение?
— Как раз сейчас я об этом и думаю. Хильсон, как ты считаешь — у них есть сознание?
— У них есть мозги. И очень большие.
— И больше ничего?
— Нет.
— Но их мозги, возможно, работают не так, как наши. Нервные клетки могут быть сконструированы совсем иначе.
— Посмотри-ка. Теперь мы взялись за технику. Оставим на сегодняшний вечер эту тему.
При этом Хильсон отодвинул в сторону бутылку и стаканы и прыгнул на стол. Он внимательно и медленно осмотрелся, медленно описывая головой дугу.
— Ага, Тарвей, я увидел свою кузину. Она здесь со своей подругой. Давай подсядем к ним. Скоро время ужина.
Я надеялся, что мы пригласим их к ужину, но мы не сделали этого. Жарон и Луис приготовили нам ужин, а всё, что требовалось для него, мы купили в специальном магазине. Впервые я увидел сырое мясо, — как его вырезают из убитого животного, и сырые растения, — как они растут из почвы. Меня тошнило от этого, и мне стоило усилий, чтобы другие это не заметили. Но еда была превосходна.
После ужина мы ещё немного мило и вежливо болтали, выпили друг с другом и вернулись в отель. Я ушёл спать с твёрдым намерением на следующее утро сесть на корабль.
Около четырёх часов утра я проснулся в полной темноте, уставился в невидимый потолок и увидел шар с закруглённой вершиной и гладкими красноватыми волосами, а рот-щель слегка улыбался. Да, улыбался несколько иронически. У шара были тайны. После полудня я, видимо, приблизился к пониманию одной из этих тайн; я кое-что увидел, но не запомнил…
Не спрашивайте меня, откуда я это знаю. Но я знал это с пристальной ясностью, и сомнения быть не могло.
Но я не мог вспомнить, что же я увидел.
Я встал и набрал номер телефона кухни, чтобы заказать немного горячего шоколада и хлеба из тунца.
Почему они умеют мыслить? Почему шары, ведущие сидячий образ жизни, развили мозг? Я думал о том, как же они размножаются. Конечно, они не бисексуальны, они не смогли бы приблизиться друг к другу. Если нет… Но они должны всё же владеть какой-то формой движения. Эти рудименты лап…
А что они едят? Они ведь не могут найти пищу. Значит, они должны ждать, пока пища придёт к ним, как и другие не умеющие передвигаться животные; морские раковины, например, морские анемоны или орхидеи, которыми у себя дома я ужасно пугаю гостей.
У них есть мозг? Зачем? Для чего он им нужен? Чтобы сидеть, не двигаясь, и думать о том, чего им не хватает?
Мне нужны данные. Завтра я должен обратиться к Хильсону.
На следующее утро в 11 часов мы были в городском зоопарке. В стоявшей за нашей спиной клетке что-то щёлкнуло и фыркнуло; что-то смахивающее на попытку безумного бога создать волосатого бульдога. У животного не было носа, а рот был плоский, безгубая пасть которого скрывала два расчленённых подковообразных режущих инструмента. Длинные грубые волосы были цвета песка, когда на них падал красный солнечный свет. Передние лапы имели четыре длинных растопыренных пальца, похожих на лапы курицы.