На закате своего существования Дерд пребывал под тиранической властью своего последнего правителя Опойоллака. Он издал закон, что человек, виновный в любом преступлении, должен быть брошен в подземелье. Склепы в самых бедных кварталах города заполнялись трупами жителей, налоги с которых обогатили одежды правителя — он украсил их мерцающими чёрными амулетами. В то же время более богатые яркдао могли только плакать, когда их особняки рушились под постоянно растущими хрустальными змеями, украшавшими дворец Опойоллака. Новорожденные в Дерде больше не получали имён после многодневного ритуала крещения; имена им по своей прихоти давал сам Опойоллак, который, таким образом, гарантировал себе, что никто не сможет похвастаться таким же звучным именем, как у него, и тем самым удерживал свою власть над городом. Право говорить определённые слова, фразы и использовать особые обороты речи имелось только у Опойоллака, так как язык Тонда обладает особой силой. Ходили слухи, что правитель может приказать построить храм в свою честь, и никто не осмеливался размышлять о возможной судьбе тех девственниц, которых вызывали в его дворец; хотя некоторые говорили, что в такие моменты хрустальные змеи становятся красными на фоне зелёного солнца. И некоторые девушки, действительно, старались лишний раз не прихорашиваться.
Итак, Опойоллак правил в мифическое время, и Дерд погрузился в упадок. Губы правителя украсились кровью от пыток, а город пребывал в апатии. Тем не менее, на рассвете одного дня, когда Опойоллак завтракал под полупрозрачной крышей, изготовленной из найденной в пустыне раковины, к нему явился слуга. Он раздвинул занавески из лиловой кожи, которые закрывали вход в обеденный зал, и представился, поклонившись Опойоллаку в ноги.
— О всемогущий и доброжелательный Опойоллак, — простонал слуга. — Всемогущий…
— Твои похвалы, сколь бы они ни были полны и радостны, — произнёс Опойоллак, — мешают мне есть. Прекрати это и найди оправдание своему присутствию. Но сначала покажи мне свой язык. Да, он выглядит нежным, и если твоё объяснение покажется мне неудовлетворительным, я могу перенести твой язык на свою тарелку.
— Да будет так, милостивый Опойоллак, — ответил дрожащий слуга. — Снаружи ждёт один яркдао, он говорит, что должен немедленно поведать вам о какой-то опасности для вашей великолепной личности.
— Мне показалось, что я услышал причастие, — сказал Опойоллак хриплым голосом и безрадостно засмеялся. — Будь осторожней со словами. Пусть яркдао войдёт, напомни ему, что он не может видеть меня иначе, как отражением. Что касается твоего языка… возможно, я могу извлечь выгоду из того, что он может немного дозреть.
Почти сразу же появился одетый в лохмотья яркдао, он поклонился один раз и без изящества.
— О правитель, — сказал он, — на Улицах Удовольствия лежит мёртвый яркдао…
Но Опойоллак безразлично рассмеялся.
— Я жив, — воскликнул он, — и из этого следует, что такие смерти меня не волнуют. Поскольку искатели удовольствий не беспокоят меня, мне нет дела до их методов выбивания денег. Слуга, отрежь этому незваному гостю всё, кроме последнего слога его имени, и брось его в подземелья.
Опытный слуга, живший во дворце Опойоллака, сумел одновременно поклониться и схватить негодяя, а Опойоллак вернулся к своей еде. Но случилось такое совпадение, что Бив Ланпбив, главный управляющий Опойоллака, должен был в тот день собирать налоги на Улицах Удовольствия; и в то время, как Опойоллак играл на своей коллекции музыкальных инструментов, управляющий попросил принять его.
— Играй для меня, — приказал Опойоллак, — и рассказывай новости.
Управляющий взял лютню, настроенную на четверть тона, содрогнувшись от вида пятен на её корпусе, и вспомнив, как Опойоллак приобрёл этот инструмент. Но эта лютня являлась любимой игрушкой правителя, и Бив Ланпбив своим искусством настолько заискивал перед Опойоллаком, что ему не нужно было кланяться. Поэтому, пока диссонансы лютни касались окаменевших деревьев, служивших столбами в зале, Бив рассказывал:
— О благодетельный, я проходил через Улицы Удовольствия и собирался покинуть их с северной стороны, когда встретил толпу местных жителей. От вашего имени я призвал их отойти в сторону, что, конечно, они сделали быстро; но всё же я заметил, что люди жались к ульям на той стороне улицы, подальше от входа в подземелье. Под зелёными лучами Йифне мне показалось, что в проходе что-то движется, но не мог различить что именно. Когда я подошёл поближе, то увидел следы неизвестного существа. Кажется, нечто, обладавшее множеством конечностей, появилось из подземелья и затем вернулось обратно. Я повернулся к тому, что лежало на земле, но тут я мало что мог сделать. Похоже, это была чёрная бескостная масса, затоптанная в землю, длиной больше чем яркдао во весь рост, и эта масса кишела насекомыми. «Что это за помёт? — Крикнул я от вашего имени. — Кто осквернил улицу?» Из-за одной из зарешеченных дверей послышался женский голос, сообщивший, что это месиво на улице недавно было мужем одной из них.