Некоторое время спустя Симонс привел первую группу сотрудников — дворецких и горничных. Адам встал, вежливо улыбаясь, желая казаться дружелюбным и располагающим, но не желая внушать ложное чувство безопасности.
— Уверен, мистер Саймонс рассказал вам, почему я пригласил вас в Овальный Кабинет.
Он кивнул в сторону начальника штаба.
— Я уверен, что вам хорошо известно, что в этом году мы столкнулись с довольно серьезным бюджетным кризисом, и я уверен, что вы также знаете, что я обещал американскому народу сократить государственные расходы на треть, и я не собираюсь отказываться от этого решения. Я буду в проигрыше со всеми вами и не получу никаких особых привилегий. Боюсь, это означает, что мы будем ликвидировать некоторые должности в Белом доме. Мы рассмотрели эту ситуацию со всех сторон — сначала планировали сокращение общего числа сотрудников путем отказа от определенных отделов, потом мы решили, что будет справедливее просто сократить каждый отдел на треть.
Лысеющий пожилой мужчина в форме дворецкого шагнул вперед.
— Прошу прощения, сэр?
Адам поднял руку.
— Не беспокойся. Увольнения будут по выслуге лет…
— Никаких увольнений не будет, сэр. Вы не можете сократить персонал.
Адам сочувственно улыбнулся.
— Мистер…?
— Кроутер, сэр.
— Мистер Кроутер, я понимаю ваше беспокойство, и, поверьте, сочувствую.
— Не думаю, что вы понимаете, сэр. Простите, но вы не можете уволить никого из нас.
— Не могу вас уволить?
— Мы подчиняемся непосредственно Букингемскому дворцу.
Адам посмотрел на Саймонса, который пожал плечами, в таком же замешательстве.
— Мы не подчиняемся вам. Мы работаем на вас, но вы нас не нанимаете. Сэр.
Адам покачал головой.
— Что вы имеете в виду.
— Мы отчитываемся перед Букингемским дворцом.
Он начал раздражаться.
— Какое отношение к этому имеет Букингемский дворец?
— А, — кивнул дворецкий. — Теперь я понимаю. Никто вам не говорил. Никто вам ничего не объяснял.
— Объяснял что?
— Вы не являетесь главой правительства Соединенных Штатов.
— Ну конечно я! Я… Я же президент!
— Ну, вы президент, но президентство — фикция, безвластная должность, созданная Дворцом. Президент — номинальный глава. Кто-то, кто произносит речи и выступает на телевидении, чтобы народ был счастлив.
— Президент — лидер свободного мира.
— Боюсь, сэр, такая честь принадлежит королеве Англии.
Кроутер был по-прежнему спокоен и невозмутим, и в этом было что-то нервирующее. Было понятно, что дворецкий попытается спасти свою работу или работу своих друзей, даже возможно, что он будет лгать, чтобы достичь этой цели, но это было так странно, слишком эксцентрично, что не имело никакого смысла. Если это была ложь, то чертовски креативная.
Если бы это была ложь?
Адам посмотрел дворецкому в глаза.
Да. Если.
Он облизнул губы, прокашлялся и попытался выразить уверенность, которую на самом деле не чувствовал.
— Мы сражались и выиграли войну за независимость более двухсот лет назад, — сказал он. — Декларация Независимости — наш основополагающий национальный документ.
— Независимость? — дворецкий рассмеялся. — У Америки нет независимости. Это был пиар-ход, чтобы успокоить туземцев.
Остальные наемные работники кивали в знак согласия.
Адаму стало холодно. Было не похоже, что это шутка. Несерьезная, почти равнодушная реакция, с которой дворецкие и горничные реагировали на всю эту ситуацию, придавал их словам импульс правдоподобия. Он взглянул на Саймонса, ища помощи, но начальник штаба тупо смотрел на него, явно потрясенный.
Неужели Саймонс в это поверил?
Да, подумал он. И он тоже. Он не понимал, почему, но знал, что Кроутер говорит правду, и, глядя на лица внутреннего персонала, он чувствовал себя самым глупым ребенком в классе, тем, кто воспринимал материал намного позже всех остальных.
Все его мировоззрение и взгляд на историю были мгновенно изменены встречей с группой слуг, которых он намеревался уволить.
Он сделал глубокий вдох. — Вы хотите сказать, что мы… по-прежнему являемся колонией?
— Совершенно верно, сэр.
— Но независимость — это основа нашего национального характера. Мы гордимся не только своей национальной независимостью, но и личной свободой. Наша индивидуальность делает нас американцами.