Я проснулся, оттого что снова включили электричество. Девушка теперь лежала на боку, сплетя свои ноги с моими и так и не вынув из меня фаллос. Раздвинув ягодицы, я медленно отодвинулся, фаллос высох и выходил с некоторым трудом; наконец он вышел и с глухим стуком упал на покрывало. Во рту у меня пересохло; я осторожно высвободил свои ноги, встал и отправился в ванную. Белый неоновый свет ослепил меня, и я тут же его выключил; не переставая жмуриться, я склонился над раковиной и с жадностью попил из-под крана. Вернувшись назад, я стал разглядывать молодую женщину; она спала, вытянувшись на боку, фаллос был почти не виден в тени ее изогнутого тела; желтый свет ночника озарял ее смуглую голую спину, длинные зеленые стебли травы на сбившемся под телом покрывале и позолоченные виноградные лозы на обоях. Я присел рядом с ней и легко провел подушечками пальцев по тыльной стороне ее шеи, позвоночнику и ягодицам. Она вздрогнула, но не проснулась. Ее кожа, шероховатая на ощупь, поскрипывала под моими пальцами. На черном фаллосе между ее ног кое-где поблескивали подсохшие выделения. Надо бы выключить отопление, смутно промелькнуло у меня в голове. Но нигде не было видно регулятора или термостата. Я снова встал, налил два стакана воды и поставил их на батарею; затем выключил свет и опять улегся на живот рядом с девушкой, положив руку ей на поясницу. Шум воды в ванной окончательно меня разбудил. Снова горел свет, я был в постели один. Я встал, постучался в ванную и, не дожидаясь ответа, вошел: девушка голая сидела на унитазе, положив локти на колени, с фаллосом, по-прежнему закрепленном на ее лобке, и писала. Я наклонился и поцеловал ее волосы. Она подтерлась, резко встала, отчего искусственный член подпрыгнул, и нажала на слив. «Ты не собираешься его снимать?» — спросил я, пока она умывалась и приглаживала волосы влажными пальцами. «Зачем? Мне нравится с членом. Я, пожалуй, весь день не буду его снимать». Она засмеялась, а я вернулся в комнату и снова растянулся на постели. Было по-прежнему жарко и сухо, мне снова захотелось пить. Едва она пришла за мной следом, как раздалась тихая мелодия мобильного телефона. «О! Мне пора», — весело сказала она, взглянув на экран. Опираясь на локоть, я смотрел, как она одевается. Ей пришлось повозиться с джинсами, и так едва сходившимися на бедрах, чтобы запихнуть туда предмет, который она разместила вдоль ляжки. Наконец ей удалось застегнуть молнию и затянуть пояс с пряжкой. Затем она надела лифчик, блузку и похлопала себя по выпуклости на джинсах: «Отличная штука, а?» Я потянулся и, не говоря ни слова, погладил ее там. Она, смеясь, покачала головой и вышла. Я встал, быстро принял душ и тоже оделся. Гладкая, шелковистая ткань приятно скользила по коже. У входа в спальню я помедлил в нерешительности: там было две двери, одна напротив другой, чего я раньше не замечал. Которую выбрала девушка? Это было неважно. Я наугад открыл одну из них и решительно переступил порог. Мои ноги в легких как пух кроссовках снова сами собой побежали трусцой, я прижал локти к ребрам и сосредоточился на дыхании, вдыхая воздух ртом в такт бегу. Воздух здесь был не такой сухой, как в спальне, и вскоре мое лицо покрылось капельками пота, а подмышки и поясница взмокли. Двигаясь почти бесшумно, я следовал за изгибами сумеречного коридора. Было темно, но это мало меня беспокоило, я достаточно хорошо видел, однако нигде не замечал источника света, с трудом различимые стены казались гладкими, одинаковыми; я без особого интереса подумал, откуда бы мог идти свет, отдавая себе отчет в том, что это не имеет никакого значения. Появлявшиеся то тут, то там места потемнее казались углублениями или туннелями; я продолжал равномерно двигаться по уводящей вдаль дуге, скользя пальцами вытянутой руки по стене, как это делают дети, пока не задел какой-то предмет, который сначала не заметил. Это была дверная ручка, я повернул ее и открыл дверь. Я сразу же понял, что это место мне подходит. Это была просторная, очень светлая студия, чьи стены были заставлены множеством книг, в другом ее конце из высокого раздвижного окна открывался вид на множество маленьких домиков, которые располагались ступенями перед блестящей полоской моря. Я подошел и оперся руками на длинный стол у окна, разглядывая город и наблюдая, как фасады меняют цвет, по мере того как слабело дневное освещение. Затем я обернулся. На музыкальном центре лежала коробка с дисками — старые записи фортепианных концертов Моцарта; я поставил один наугад и стал прохаживаться по студии, вслушиваясь в первые ноты и блуждая рассеянным взглядом по переплетам книг, множеству гравюр и репродукций, которые висели между книжными шкафами. Радостные, светлые ноты танцевали по комнате, наполняя меня глубоким ощущением безмятежной легкости. Я налил себе стакан шнапса, закурил найденную в коробке маленькую сигару и, устроившись на черном кожаном диване, взял с кофейного столика альбом горизонтального формата в белом холщовом переплете и принялся его листать. В нем были фотографии обнаженных мужчин и женщин, которые выполняли различные действия, разбитые на серии многокамерной съемкой. Я задержался на одной из них: мужчина мощным движением скручивал соперника, чтобы швырнуть его через себя, а потом упасть сверху, припечатав к земле; их головы как будто слились в одну, а двойные белые полушария ягодиц и линии жилистых бедер перетекали друг в друга — наслоение изогнутых форм, зафиксированное навеки последовательными щелчками затворов.