рость и заорал на нее в отвел «Мадам, вы преувеличиваете! Я два раза подряд вызывал профессионального электрика проверить электричество! Этого более чем достаточно!» Когда я проснулся, в комнату падал холодный свет, от которого искрилось золотое поле покрывала, но не было никакого тепла. Я встал, быстро оделся, опрокинул в себя стакан сока и вышел. В коридоре я, как ни в чем ни бывало, продолжил свой бег; нагрузка взбодрила меня и прогнала последние остатки сна. Еще не до конца придя в себя, я все же несколько раз наткнулся на стены — в рассеянном свете очертания предметов расплывались, и мне не всегда удавалось правильно определить их местоположение; порой я замечал более темные зоны — вероятно, поворот или какую-нибудь нишу, и, избегая их, старался держаться середины коридора, продвигаясь размеренной трусцой. Мои кроссовки приглушенно стучали об пол, такой же гладкий, как и стены, я равномерно дышал, делая частые резкие вдохи и выдохи, не уставая и чувствуя, что еще долго смогу так бежать. Заметив, что у меня развязались шнурки, я прервал бег и встал на колено, чтобы их завязать; подняв голову, я обнаружил перед собой дверную ручку и, недолго думая, повернул ее: дверь отворилась и, выпрямившись, я вошел внутрь. Там, буквально в нескольких шагах, меня ждала надменного вида женщина с пышными формами. Одной рукой она уперлась в бедро, а другой подносила длинный мундштук к губам в кроваво-красной помаде. «Ты опоздал, дорогой, — выдохнула она вместе с облаком дыма и взяла меня за руку. — Боже, да ты весь вспотел. И ты еще даже не переоделся». Золотые браслеты звенели на ее запястьях; наклонившись, я коснулся губами ее голого плеча, а носом — ее длинных рыжеватых локонов и вдохнул их густой, терпкий аромат, напоминавший амбру. «Прости. Мне пришлось бежать». — «Ничего, пошли». Я последовал за ней через огромное помещение, в конце которого была открыта стеклянная раздвижная дверь, ведущая наружу. Ослепительно зеленый газон, по которому, пронзительно лая, гонялись друг за другом два далматинца, простирался до зарослей пальм, фикусов и бугенвиллии; компания девушек, все в обтягивающих шортах, топиках или лифчиках, играла в волейбол. «Почти все уже тут», — с легкой укоризной сказала моя подруга, поднимаясь по идущей вдоль фасада каменной лестнице. Ее шпильки опускались на камень с металлическим стуком, а бедра покачивались передо мной. Лестница вела на выложенную терракотовой плиткой просторную террасу, в середине которой блестел изумрудно-зеленой водой длинный прямоугольный бассейн. Высокая девушка с короткими черными волосами и обнаженной грудью плавала в нем из конца в конец; на краю бассейна лежала на животе еще одна девушка со светло-рыжими волосами, нарочито небрежно собранными в узел, и, приподнявшись на локтях, следила за мной насмешливым взглядом; ее изящные маленькие ступни с ярко-красными ногтями покачивались над округлыми ягодицами, обтянутыми белым в голубую полоску купальником с открытой спиной. Глядя на это великолепное тело, я ощутил укол зависти, но моя подруга уже вела меня через другую раздвижную стеклянную дверь в просторную многоуровневую гостиную с бледно-серыми стенами и ковром, бледно-оранжевыми и лимонно-желтыми шторами, обставленную сдержанно и изящно в зеленых тонах под цвет газона. Посередине возвышалось внушительных размеров ложе или диван без спинки, покрытый толстым золотистым покрывалом, расшитым длинными зелеными стеблями. Мы обогнули ложе и по длинному коридору прошли в спальню. Смежная с ней ванная, облицованная белой плиткой и с полированным полом из сланца, казалась необъятной. «Прими душ, — велела моя подруга. — Я поищу, что тебе надеть. Что-нибудь классическое, а? — она провела блестящими ногтями по моему подбородку. — И побрейся. Ты колючий». Быстро раздевшись, я сделал, как она велела. Я как раз закончил бриться, когда она вернулась с охапкой одежды и положила ее на стул. Примерка заняла некоторое время, размер не всегда подходил; она вручила мне серый кружевной лифчик-балконет, который слегка округлил мои формы, облегающие тюлевые трусики с вышивкой и шелковые чулки с широкой кружевной резинкой, тоже серые, потемнее тоном, почти металлического оттенка. Я всунул ступни в туфли и, возвышаясь на шпильках, медлил надевать платье, любуясь в зеркале очертаниями своих бедер и ягодиц, подчеркнутыми кружевом. Платье было великолепно: длинные, облегающие тело ножны из жемчужно-серого льна и вискозы, тончайшая гладкая ткань без единого шва с подкладкой из бледно-розового шелка, который нежно струился по коже, пока я натягивал его через голову. Бретельки оставляли мои угловатые плечи открытыми; спереди под тканью, которой лифчик придавал форму, угадывалась очаровательная, пусть и едва заметная, грудь. Не отрывая глаз от наших отражений в зеркале, моя подруга разгладила ткань на моих бедрах. Затем она меня накрасила, выбрав серо-голубой оттенок для век, розоватый для губ и тоже розовый, но темнее, для ногтей; кроме того, она надела на меня кое-какие украшения, жемчужные сережки, плетеное колье, несколько серебряных, со вкусом сработанных колец и браслетов. С волосами было попроще: пригладив их гелем, она сделала длинный косой пробор, так чтобы одна прядь падала мне на лоб, а по бокам заколола волосы шпилькам. Рисуясь, я покрутилась на каблуках. «Ты восхитительна», — хрипло прошептала моя подруга, глядя на высокую, царственного вида женщину, которая пожирала меня из зеркала сияющими от возбуждения глазами, которые казались еще больше из-за накрашенных век и ресниц. «Может, я и не буду главной красавицей вечера, — выдохнула я, поворачиваясь на каблуках и глядя через плечо на спину и бедра фигуры в зеркале, — но кое у кого из девчонок определенно встанет на мою задницу».