почесать укусы, шаг за шагом я продвигался вперед, тяжело дыша, кое-как следуя за веревкой, которая связывала меня с идущей впереди девочкой. Когда кто-нибудь из детей в конце концов в изнеможении падал, на него налетали с пинками; если же он не поднимался достаточно быстро, его убивали ударом палки, приклада или ножа; с тех пор, как под дождем появился первый солдат, я не слышал ни единого выстрела. Кругом вздымались огромные деревья, черные и угрожающие, опутанные растительностью, словно гигантской паутиной; лунный свет едва просачивался сквозь кроны, но ведущим нашу цепь солдатам это, по-видимому, не мешало. Тьму по обе стороны колонны оживляла безумная пляска светлячков, крохотных зеленых огоньков, которые мгновенно появлялись и исчезали, словно дружески подмигивал чей-то глаз; со всех сторон доносились звуки леса, крики обезьян и птиц, испуганных проходящим отрядом, шорох сминаемых листьев, хруст веток, шум падающих капель, похожие на лай приказы на незнакомом языке, взвизги — от боли и страха — избиваемых детей и отчаянное хриплое дыхание. Резкие запахи сдавливали мне горло, запахи земли, грязи, болота, гниющей листвы, острый запах пота проходивших мимо меня солдат, сладковатый запах дерьма, когда кто-то из детей, не в силах больше сдерживаться, испражнялся на ходу, и запах страха, который ни с чем не спутать. Была еще ночь, когда мы добрались до лагеря. При виде нас по толпе встречавших нас детей и вооруженных солдат прокатился приглушенный гул; ловкие, почти незаметные руки сняли с наших голов мешки, канистры и котелки; разделив на две группы мальчиков и девочек, нас провели через поляну, все еще мокрую после дождя, и мы предстали перед вождем этой странной армии. Он восседал под соломенным навесом наподобие небольшого трона из плетеного дерева в окружении дюжины солдат, вооруженных русскими автоматами и мачете, молодых женщин и девушек, в молчании сидевших у его ног. В десятке метров от этой группы грубые руки заставили нас встать на колени в мокрую траву; предводитель поднялся, луна озарила его черты, и я смог хорошо его разглядеть, он казался молодым, едва ли старше, чем его люди, которых я теперь тоже лучше различал, — все они выглядели еще подростками. Солдат приблизился к вождю, и тот громким, но слегка визгливым голосом произнес несколько фраз, тут же переведенных солдатом на язык, понятный мне не больше, чем язык оригинала. Затем все сборище опустилось на колени вокруг нас, на ногах остался один только командир — его короткие, смазанные маслом косички и амулеты отсвечивали в тусклом сиянии ночи, он запел торжественный гимн, хором подхваченный остальными. Когда все закончилось, несколько солдат, каждый из которых держал в руках маленькую тыкву-горлянку, пошли по рядам; окуная пальцы в их содержимое, они рисовали каждому пленнику густой белой смесью кресты на лбу, груди, спине и обеих руках. Когда подошла моя очередь, я закрыл глаза и покорно позволил им это сделать: отныне я принадлежал им. Затем командир распределил девочек между солдатами, оставив двух себе, а меня толкнули в другой конец поляны к остальным мальчикам, где нас снова связали друг с другом и приказали ложиться спать. Перед моими глазами на бледном ночном небе проступали кроны деревьев, с листьев еще капало, сияющая луна поднялась еще выше, но звезд не было видно. Позади меня раздался короткий вскрик, затем зашуршала листва и кто-то зарычал; я обернулся, насколько это было возможно: посреди зарослей высокой зеленой травы, невдалеке от деревьев, солдат швырнул на землю одну из девочек. Она упала ничком на золотистую землю, он встал на колени, стаскивая с себя штаны и одновременно задирая ей платье. Девочка снова закричала, солдат сильно ударил ее кулаком в затылок, она тут же затихла, и он лег на нее сверху; его черные ягодицы и мощные ляжки, почти голубые в холодном лунном свете, были обращены в мою сторону, и несколько мгновений я наблюдал, как они двигаются туда-сюда; тело девочки исчезло в высоких стеблях, но ее беспомощные трепыхания все равно угадывались; наконец я повернулся на спину и закрыл глаза. Передышка была недолгой, пинок под ребра разбудил меня слишком скоро, лагерь вокруг просыпался в свете зари, девушки толкли пищу в деревянных ступках, мальчики таскали хворост, кругом разжигали костры и кипятили воду. Несколько солдат развязали нас и показали, что мы можем сходить в лес справить нужду. Я отошел между деревьями немного в сторону от других мальчиков, ища какой-нибудь куст, наконец я спустил штаны, задубевшие от грязи и нечистот, и сел на корточки, дерьмо стало выходить сразу же, жидкое, вонючее, почти зеленое. Закончив, я кое-как подтерся листьями и встал. Немного поодаль солдаты что-то кричали, мальчики бежали к лагерю через лес. И тут, к своему удивлению, на краю прогалины посреди деревьев я заметил домик с земляными стенами и маленькой деревянной дверью. Я подошел к нему, потянул за металлическую ручку, дверь распахнулась, и я, наклонив голову и сжав плечи, переступил порог. Оказавшись в коридоре, я выпрямился и, несмотря на боль, которая все еще мучила меня, немедленно возобновил свой бег. Я больше не чувствовал ни усталости, ни дискомфорта, дыхание стало ровным, а мои широкие шаги равномерными, хотя мне было нелегко сохранять равновесие; сбитый с толку недостатком света и ориентиров, я слегка пошатывался ив какой-то момент сильно врезался в стену, но не перестал бежать, нащупывая дорогу между стен и избегая более темных участков, которые могли оказаться ловушками или бог знает куда ведущими ответвлениями. Наконец я попал в раздевалку, быстро переоделся, натянул на ходу купальную шапочку поверх свалявшихся от грязи волос, и, миновав распашные двери, оказался в огромном голубом пространстве, полном отзвуками голосов и плеска воды.