Я провел неделю, работая вместе с моими коллегами, и планировал вернуться в К…: мне нужно было выполнить кое-какие обязательства, это оправдывало поездку, которую в противном случае мое чувство долга мне бы не позволило. Мне предстояло возвращаться через Г…, рейсы в К… отменялись уже несколько дней подряд; но С. по-прежнему была в М…, и мне оставалось только запастись терпением. Начальник С. сообщил мне, что она должна вернуться в К… в среду, предполагаемый день моего собственного отъезда. Я был счастлив, но трепетал при мысли о чем-нибудь непредвиденном. Мой самолет должен был сесть в К…, полететь дальше в М…, а затем вернуться в К…; перед тем как я узнал о ее обратном рейсе, я был намерен проделать этот дополнительный путь и привезти ей цветок, чтобы увидеться с ней хоть на полчаса. Тогда я слегка скорректировал планы: я сойду в К…, но все же отправлю ей цветок, не сообщая от кого он, чтобы поприветствовать ее еще в самолете. Из-за злокозненного начальника офиса, который, видимо, тоже меня ненавидел, я чуть не упустил свой самолет: хотя я уже несколько дней как зарегистрировался на рейс, моего имени не было в списке, и служащая, которая распоряжалась посадкой, меня не пустила. В своем несчастье я, должно быть, имел тот еще вид, стоя на взлетной полосе с большим желтым цветком в руках, настолько несуразным в этой ситуации, что я долго колебался, прежде чем решиться взять его с собой. Однако своевременное вмешательство моего друга, который непосредственно отвечал за перелеты, помогло мне попасть в салон самолета. На борту был швед, который направлялся в М…: я передал ему цветок с надлежащими инструкциями. Полет прошел отвратительно, мы на полчаса попали в ужасающую турбулентность. Я пытался сохранять спокойствие, уверяя себя, что подобная тряска нормальна для такого маленького самолета, но когда мы приземлились в К…, я заметил, что пилоты были бледные как смерть. Я быстро нашел начальника С., с которым нас начинало связывать крепкое чувство товарищества; С. должна была прилететь через несколько часов.