Видите, господин Чейвин, каким я был в ваши годы, а вы все еще не совершили ничего, что позволило бы мне сказать: вот вполне разумный молодой человек!
Вы говорите, что спасли жизнь моей дочери, когда она, катаясь в лодке, упала в море? Прекрасно, но я не вижу, чтобы для вас это имело практический смысл, ведь, кажется, вы совершенно безнадежно испортили свои новые штиблеты?
Что же касается ваших чувств к моей дочери, то я не понимаю, почему я должен платить за них из своего кармана, тем более «зятю», у которого соображения нет ни на грош.
Ну вот, вы опять вертитесь в кресле. Пожалуйста, успокойтесь и ответьте мне, положа руку на сердце: совершили вы хоть раз в жизни что-нибудь путное?
– Ни разу.
– Вы богаты?
– Увы!
– И вы просите руки моей дочери?
– Да.
– Она любит вас?
– Да.
– Наконец последний вопрос: сколько у вас с собой денег?
– Сорок шесть долларов.
– Хорошо, я беседую с вами больше тридцати минут. Вы хотели узнать, как делают деньги. Так вот, с вас тридцать долларов: по доллару за минуту.
Ну уж позвольте, мистер Вильяме...– запротестовал молодой человек.
– Никаких «позвольте»,– с усмешкой проговорил банкир, глядя на циферблат.– С вас причитается уже тридцать один доллар: прошла еще одна минута.
Когда изумленный Чейвин уплатил требуемое, мистер Вильяме любезно попросил:
– А теперь извольте оставить мой дом, или я прикажу вас вывести.
– А ваша дочь? – уже в дверях спросил молодой человек.
– Дураку она не достанется,– спокойно ответил мистер Вильяме.– Убирайтесь, или я доставлю вам удовольствие проглотить свои собственные зубы.
– Хорош был бы у меня зятек! – сказал господин Вильяме дочери, когда Чейвин ушел.– Этот твой возлюбленный глуп на редкость. И никогда не поумнеет.
– Значит,– осторожно спросила Лотта,– у него нет никаких надежд стать моим мужем?
– При теперешних обстоятельствах – это совершенно исключено,– категорически заявил мистер Вильяме.– Пока он каким-нибудь ловким манером не докажет обратное, у него нет никаких надежд!
И мистер Вильяме поведал теперь уже дочери историю линчевания негра на земле его дядюшки, рассказал также о своей крупной ссоре с миллионером Гамельстом и добавил:
– Я сообщил твоему знакомому немало поучительного.
На следующий день Вильяме уехал по делам. Неделю спустя он возвратился и нашел на своем письменном столе записку следующего содержания:
«Многоуважаемый мистер Вильяме! Сердечно благодарю за совет, который вы дали мне на прошлой неделе.
Ваш пример так воодушевил меня, что я вместе с вашей дочерью уехал в Канаду, захватив из вашего сейфа все наличные деньги и ценные бумаги.
С уважением
Ваш Чейвин».
А ниже стояло:
«Дорогой папочка!
Просим твоего благословения и заодно сообщаем, что мы не смогли найти ключ от сейфа и взорвали его нитроглицерином.
Целую Лотта».
Милосердные самаритяне
По лесной тропинке спускались с горы старый и молодой Вейводы.
– Да, да,– сказал старый,– уж больно трогательно говорил пан священник об этом милосердном самаритянине.
– Не свались, отец,– предостерег сын, заметив, что старик вдруг пошатнулся.
– Сам не свались, Францек,– ответил старик.– А-водочка-то сегодня была отменная.
– Уж куда лучше,– поддакнул Францек.
Из этого разговора каждый может понять, что представители семьи Вейводов шествовали из трактира, куда заглянули по пути из костела.
– Так вот, я говорю: до чего же здорово пан священник рассказал об этом самаритянине, о его милосердии,– продолжал благочестиво настроенный старик.
– А о разбойниках? – подхватил Францек.– Они так избили странника, что тот подняться не мог.
– Очень хорошо растолковал он и про разбойников,– добавил старик.– Они беднягу обобрали да так поколотили, что тот не мог сообразить, как и домой добраться.
– А как прекрасно, что самаритянин взял странника с собой и обмыл его раны,– сказал Францек.– Он был милосердный и не счел за труд возиться с ним.
– А сколько людей прошло мимо! – продолжал старый.
– Не свались, отец,– воскликнул Францек.
– Я смотрю под ноги,– ответил старый Вейвода.– И никто-то на него даже не взглянул, кроме самаритянина, а самаритянами тогда все гнушались.
– Люди тогда самаритян не любили,– отозвался Францек.– После только признали их.
– Глянь-ка, Францек,– сказал старик,– вон лесник сидит.
– А, этот живодер! – подхватил Францек.– Он готов нас живьем сожрать.
– Наш пострел везде поспел,– продолжал старик, останавливаясь на вершине холма,– Ему всегда ведомо, где человек в последний раз ставил силки.
– Не успеет иной собрать охапку хвороста,– добавил Францек,– а он уже тут как тут.
– Францек, погляди-ка на лесника,– произнес его почтенный отец,– он вроде как-то странно ухмыляется.
– И вроде с места никак не сдвинется,– пояснил Францек. Похоже, пытается встать, да не может, опять садится.
– Пошли,– сказал старик,– живодер он.
– Голову даю на отсечение,– оказал Францек,– если я с ним поздороваюсь, он не ответит: с ворами, мол, не здороваюсь.
– Не по душе ему браконьеры,– обронил старый.– Он много о себе воображает, ходит что твой барон, а сам всего-навсего лесник.
– А в лесу тоже крадет,– подхватил Францек.– Одно слово: лесник.
Так за разговором они приблизились к сидящему леснику.
– Мое почтение, добрый день, пан Фойтик,– приветствовал лесника старик, а вслед за ним и Фрапцек.
– Здравствуйте,– к их удивлению, ответил лесник.– Ради бога, люди добрые, помогите мне, встать не могу.
– Что-то вы больно морщитесь,– заметил Францек.
– С обрыва упал,– запричитал лесник,– и вывихнул лодыжку.
– Ногу нужно вправить,– деловито заметил Францек,– взять ее и покрутить, и, когда она хрустнет, значит, все в порядке.– Францек схватил лесника за ногу.
– Моя жена вправила бы вам ногу,– сказал старый,– она уже многим людям помогла, возьмется за ногу – и готово.
– Знаю,– сказал лесник, скрипнув зубами от боли, когда Францек потянул его за ногу,– ваша жена вправляет людям кости, но Войта Длоугий не захотел меня к ней отвести. Шел он тут мимо, а я ему говорю: «Пан Длоугий, со мной приключилось то-то и то-то, будьте добры, доведите меня к Вейводихе». А он в ответ: «Ты, дед, в тот раз засадил меня за зайца, вот и сиди тут, пусть тебя хоть лихоманка схватит».
– Мы самаритяне,– сказал старый Вейвода.– Подхвати-ка, Францек, пана Фойтика под левую руку, а я возьму под правую.
– Хоть вы нас и обижали,– сказал Францек, когда они вели лесника к своей лачуге,– с нашей стороны было бы нехорошо не оказать вам милосердия.
– Авось в другой раз будете поумнее,– разглагольствовал старый Вейвода,– ведь порой можно и закрыть глаза кое на что...
Разговаривая, они подошли к лачуге, где старая Вейводиха вправила леснику вывихнутую ногу.
Через несколько дней после этого происшествия старый Вейвода с сыном ставили силки на зайцев на холме за просекой.
– Знать, лесник будет нам благодарен,– сказал Францек,– ведь мы поступили с ним как самаритяне.
Не успел он рта закрыть, как кто-то схватил его за шиворот.
– Господи, да это лесник Фойтик! – воскликнул старый Вейвода.
– Именем закона,– спокойно произнес лесник, держа Францека за воротник.– Собирайте свои силки и пойдемте со мной в контору.
– Изволите шутить! – добродушие сказал старый Вейвода.– Разве вы уже забыли про вывихнутую ноту?
18
Милосердные самаритяне. Перевод Е. Аникст.– Сб. «Илюстроване ческе гуморескн», 1905 год, том 1.