Особенно сердился отец за ее сказки, в которых были всегда ужасы ночи, и души мертвецов, и бледные лучи месяца, и замогильные тени… Однажды он запер его на целую ночь одного в темной комнате, чтобы этим способом изгнать из него вредную трусость, чтобы застраховать его от боязливой робости и малодушия!
Утром, когда открыли дверь его темницы, его нашли почти без признаков жизни…
— В ту ночь, — рассказывал он ей, — я испытал муки ада! Все обитатели загробного мира, казалось, вышли из своих мест и обступили меня… Привидения, духи и мрачные тени терзали, мучили, давили меня до потери сознания…
Тогда-то именно, в ту ночь, — думал он во время своего рассказа, — лишился он своего "я", своей собственной души, и стал тем пустым скелетом, в котором с тех пор поочередно воплощаются души его родителей. До той ночи он чувствовал себя как бы в роли духовного посредника между ними и, бессознательно как-то находя, угадывая сходства и различия их характеров, внутренно сглаживал противоречия и бессознательно же держался золотой середины… И если бы так шло дальше, думал он, он вырос бы человеком с волей и сердцем, человеком устойчивым, уравновешенным, счастливо миновавшим все, что было резко одностороннего в духовных чертах отца и матери, и заимствовавшим, сочетавшим в себе лучшие стороны их обоих. Но с той поры, с той ночи, когда его словно оставила собственная душа, в кем уже нет больше этого счастливого сочетания, а есть обе крайности, овладевающие им поочередно, — и вот он теперь или весь отец, или весь мать!..
Но эти мысли он скрыл тогда от нее.
— Когда я очнулся и пришел в себя, — продолжал он ей свой рассказ, — мать лежала в постели, с которой ей уже не суждено было встать. Я ужаснулся, когда увидел ее лицо!
Но и его лицо изменилось за одну эту ночь: мать его также ужаснулась и разразилась неутешными рыданиями.
Эта сцена подействовала даже на отца, и с того времени он уж больше не пытался разлучать их.
Теперь никто не мешал ему подолгу сидеть на скамеечке у ее постели. Мать держала его руки, целовала их, перебирала его волосы…
Но источник ее слез давно иссяк, и ни одна слеза не скатилась больше на его лоб.
— О! Если бы ты знала, Мария, что я пережил в то время, что испытал, что перечувствовал!..
И Мария открыла свои глаза — влажные, с выражением немой, безысходной тоски…
На этом месте обрываются его воспоминания; здесь кончается та страница — последний сохранившийся в сознании день!
— А потом? — спрашивает он себя в ужасе: — что же было потом?
Он хорошо помнит, что он в воскресенье вечером сидел с Марией на кушетке… Что же такое случилось с того вечера до этой ночи?
Кто вырыл эту бездну, эту зияющую перед ним мрачную пропасть?
— Быть может, я заболел, лежал в забытьи эти дни… и теперь очнулся, измученный и больной…
И вслед за тем новая, ужасная мысль мелькает в голове: не умер ли он внезапно, или только показался мертвым, и не очнулся ли это он теперь в могиле?
Он снова щупает стену и постель.
Снова глаза его напряженно ищут какого-нибудь предмета — другого, нового предмета, кроме этого беловатого, тусклого пятна, дрожащего перед ним в воздухе.
Напрасно!
Или он уже там… в загробном мире?
Но откуда-то, кажется из глубины его сердца, доходит и отдается в мозгу ясный могучий голос:
— Нет, ты жив, жив! Но тебя постигло несчастье, ужасное несчастье!
Он припоминает, что подобное мучительное состояние он уже пережил однажды, — когда умерла его мать.
И тогда так же день или два оказались вырванными из книги памяти… Да, точно: два дня забыл он тогда — день смерти и день похорон!
Кругом все полно было знаками глубокого траура, в доме ежедневно, утром и вечером, совершались заупокойные молитвы, а он не верил, что мать его скончалась, и, охваченный странными, ему самому непонятными мыслями, бродил по комнатам из угла в угол, ища свою мать или даже не сознавая, чего ищет.
Только на четвертый день, когда, по обычаю, явились посетители для "утешения" скорбящей семьи и он увидел среди них того самого погребального служку, который, замыкая похоронное шествие и позвякивая кружкой, выкрикивал: "Благотворительность спасает от смерти", — тогда только к нему вернулось сознание. Тут только из мрака забвения выступили перед ним похоронные носилки, и он снова увидел их, как они покоились на плечах родственников и друзей; тут он снова услышал отчаянный плач, стоны и причитания и снова увидел огромную толпу людей и услышал их речи и их похвалы, расточаемые покойнице…