Представьте, на вашем вечном месте, хотя «вечное» — понятие растяжимое, но всё ровно на вашем месте, ещё долго, будет выситься дубовый крест.
Дом, где жила бабуся, находился в шаговой доступности от кладбища. Поэтому Василий дошагал быстро, без задержек. Пустяковая проблема возникла уже в подъезде. Строители замостили лестничную площадку кладбищенскими плитами, на которых, естественно, проглядывали даты рождения (прихода) и смерти (ухода), вызывая у прохожих поминальные мысли, а у одежды трепет. Проходя мимо, Василий чувствовал себя не в своей тарелке, потому что пальто, словно смирительная рубашка, сковало движения, костюм зашёлся складками, ботинки предательски скрипнули, а шнурки, будто два гельминта, повели себя развязно.
На лестничной площадке, рядом с бабусиной квартирой, стоял гроб, упакованный в красочную коробку и перевязанный зачем–то красно–чёрной лентой.
Василий снял ленту и оторвал ценник, коробка приобрела вид подарочный.
Когда внук входил в бабусину квартиру, до него снизу долетело бранное эхо. Кто–то нецензурно выразился.
Оказавшись в полумраке, чиновник подумал: «Ещё жива». Вот если бы мрак заполнил комнаты, тогда конец. Незавершённость действия угадывалось во всём: полузакрытые зеркала, окно полуоткрытое, полуночный свет на дымящейся сигарете, на половину съеденный ужин.
В полутонах кровать; с трудом угадывается тело, только лица не видно.
Василий наклонился.
— У–у–у! Хи–хи–хи.
— Ах!
Василия тряхануло.
Кто–то схватил его за подмышки.
— Бабуся! Ты с ума сошла. Зачем встала?
— В туалет.
— А памперсы?
— Отправила дояркам. Хи–хи–хи. Тоже придумали, идиоты. Памперсы. В мои годы все в орденах ходили, а сейчас в памперсах. — Бабуся снова засмеялась и полезла под одеяло. — Почему опоздал? Что опять хвост?
— М–м–м. Нет.
— Врешь…
— М–м–м, Да нет.
— Ну ладно, рассказывай сказку. — Бабусины глаза замерли. — Только не начинай с «жили–были».
Он хорошо помнил её сказки рассказанные ночью. Помнил всё: заботу, ласку, воспитание. Если бы не она, кем бы он стал? Это она сделала из него ЧЕЛОВЕКА.
— Ну чего молчишь? Рассказывай…
— Кх–кх–кх. — Василий уселся в кресло. — М–м–м…
Ничем не примечательный февральский вечер отметился лишь коротким ливнем, который, ударившись о землю, был быстро заморожен. Мороз к вечеру, естественно, крепчал. Поэтому зима запечатлелась внешне точно, но идейно не осмыслила изображенной действительности.
Глазурованные деревья, будто…
— Какие деревья? — спросила бабуся.
— Глазурованные. Ну, словно в глазури.
— А–а–а, дальше.
Глазурованные деревья, будто хрустальные, смотрелись как никогда красиво, но нежизнеспособно. Остроконечные застывшие брызги резали по живому, заставляя четвероногих друзей страдать. Наступило время гололёда. На спусках, мигая друг другу аварийными огнями, беспорядочно громоздились автомобили. Прохожие беспорядочно скользили и падали. Этот хаос вызывал усмешки у пьющих пиво отморозков.
— У кого? — снова спросила бабуся.
— У отморозков. Ну, дети замёрзли.
— А–а–а, дальше.
В одном из кинотеатров подходил к концу малобюджетный фильм, возможно, поэтому зрителей в зале становилось всё меньше и меньше. В центре зияла огромная плешь. В первых рядах дремали старушки — божий одуванчик — а верхние ряды, как обычно, были заняты сексуальноактивной молодёжью.
Ближе к краю, с позиции стороннего наблюдателя, смотрел кино обычный обыватель. Пока далекий от пенсионеров, но уже не близкий к сексуальноактивной молодежи, принимающий свой возраст за чистую монету. Он уже хотел встать и идти в кассу, чтобы вернуть билет и получить обратно хоть какую–то монету, но его опередили. Зрительница, сидевшая рядом, встала и, наступив соседу на ногу, сделала короткий шажок к выходу.
— Нельзя ли осторожнее? — попросил он.
— Извините, — сказала незнакомка и, протянув руку, представилась:
— Светлана.
— Её звали Валя, — прервала бабуся.
— Валя?
— Да. Валя
— Ну, почему Валя?
— Я так хочу.
— Хорошо, пусть будет Валя.
— Извините, — сказала незнакомка и, протянув руку, представилась: — Валя.
— М–м–м, Сергей, — немного пристав ответил рукопожатием сосед.
— А его звали Василий. — Голос бабуси звучал, словно с того света. — Не спорь со мной…