- Молчи, глупец! – вскрикнул Струсь, срываясь с места. Он схватил булаву и ударил нею по столу. – Или считаешь, будто бы я не могу лишить тебя командования за то, что начинаешь бунт? И так тебя когда-нибудь найдут зарезанным в развалинах. Я тут ночами сижу, размышляю о том, как удержать Москву, и не позволю, чтобы какой-то там мелкопоместный устраивал тут замешательство!
- Veto, пан комендант, -ледяным тоном произнес Кшиштоф. Его рука невольно легла на рукояти сабли. – Я уже понимаю, что ты имеешь в виду. Ты желаешь славы. Думаешь, что если удержишь эту в зад долбанную крепость до прибытия воинской помощи, то тебя тут же назовут героем. Думаешь, что получишь булаву польного гетмана33 и станешь известен как Спаситель Речи Посполитой; что у тебя будут староства и королевские дачи. Да хрен там такую Речь Посполитую! Даже полагающееся нам не смогла выплатить вовремя! Ты же стремишься к славе и совершенно не думаешь о том, чего все это… стоило. Ты не желаешь видеть того, что здесь творится. Желаешь меня успокоить, желаешь, чтобы я сидел и не вылезал, потому что ты сам желаешь стать гетманом, и для тебя не считается, сколько наших еще подохнет с голоду. Сволочь ты и сукин сын!
- Выматывайся отсюда! – заорал багровый от злости Струсь. – Вали, такой-сякой сын, иначе тебе будет плохо!
- Уйду, но сражаться не перестану! – крикнул Кшиштоф. – Никогда не позволю подобного. Во мне еще имеется совесть.
Он повернулся и вышел, хлопнув дверью. И только лишь сделал это, чуть не свалился на землю. Голод… Он уже не чувствовал резких и неожиданных спазмов в желудке. Зато теперь его охватила сонливость и головокружение, а еще – какая-то странная, раздирающая все тело боль. Понадобилось какое-то время, прежде чем он хоть как-то собрался и, опираясь на чекан, направился вниз по ступеням.
- Пан Кшиштоф?
Вилямовский медленно поднял голову. Перед ним стоял один из его гусар – Немирыч. Выглядел он неспокойным. Кшиштоф неприязненно глянул, не было у него охоты болтать.
- Что произошло?
- Пан Мирош исчез.
- То есть как? – замер Кшиштоф. – Убили?
- Нет. Попросту не явился на смену.
-Прикажу его повесить, - тихо буркнул Вилямовский.
Ну вот. Уже и его подчиненные начали теряться. Люди просто не выдерживали.
- Так его вообще нигде нет. Все оставлено на квартире.
- Ну, что ж поделать. Разделю его вещи между остальными. Спасибо, мил'с'дарь.
- Пан наместник… Так ведь он должен был пойти…
Немирыч молчал, опустив голову.
- У него не было что есть. Вот и отправился пощипать одного армянина в Китайгороде…
- Выходит, грабежи и насилие? Ну что же, пускай только покажется – и на виселицу!
- Так тот армянин… он живет в таком одном дворище возле Спасских ворот… Странный дом. Говорят, что он колдун. Планетник34 царя Бориса Годунова. И у него есть еда. Много еды. Так москвичи говорят…
Кшиштоф молчал. Непонятно почему, но он почувствовал, как его охватыват холодная дрожь. Все это ему осточертело! Хватит!
- Если его убили в ходе грабежа, то так будет для него лучше. Я бы поступил с ним хуже.
- Пан наместник… Там люди, как в воду…
- Ну и что?
Кшиштоф обошел гусара и отправился дальше. И даже не оглянулся.
Когда Вилямовский переступил порог, Самуэль поднял голову. Это был высокий, красивый мужчина со светлыми волосами, приятель Кшиштофа. С давнего времени. И это было даже странным. Рудзиньский – самый лучший наездник во всем гарнизоне Кремля, любил только лошадей. Даже женщинами он занимался лишь в такой мере, в какой это было нужно каждому мужчине.
- А, вот и ты… Долго не виделись.
- Самуэль, - Кшиштоф присел на краю лавки, - страшные дела творятся. Все превращается в дичь. Мы в преисподней.
- Но ведь ты же сражаешься с нею.
- Сражаюсь…
Повисла тишина.
- Иногда мне кажется, будто бы я должен себя ненавидеть. Ненавидеть за все то, что когда-то творил здесь, в Москве, и за то, что не умею жить, как ты, - прошептал Рудзиньский. – Зато я рад тому, что ты – такой, как ты есть. Это ты даешь мне силы… И, похоже, у тебя ко мне что-то серьезное. Говори сразу, не скрывай.