- Мясо, мясо, это же мясо… - тихо шептал он. – У нас есть мясо! – и расхохотался каким-то безумным смехом. – Теперь у нас есть, что есть!...
Кшиштоф замер. Он уже не знал, что с ним творится. Увидел, почти что почувствовал запах… запах вареного мяса. Он заполнял его всего, раздражал ноздри, переполнял своим ароматом. Мясо… наконец-то мясо. Кшиштофу вдруг показалось, что он сидит не в мрачной избе московского дворища, а в ярко освещенной комнате отцовского имения, ожидая ужина… И он не хотел, не мог позволить, чтобы это впечатление исчезло. Вот только что-то со страшной силой дергало его, могло бы показаться, что это живая крыса вгрызается в его живот, рвет кишки, желудок, сердце, легкие, внутренности… Образ отцовского дома внезапно затуманился, исчез с глаз Вилямовского. Это голод. Голод, разрывающий внутренности. А перед ним лежало… да, лежало мясо. Желеньский с Крысицким как раз рубили его саблями. Вилямовский знал, что самые лучшие куски будут для него. Слюна натекла в рот. А он уже ни на что не обращал внимания. Ни на что… Ему лишь хотелось наесться досыта.
…Кто-то глядел на него. Взгляд был странным. То пронзающим и грозным, в другой раз – просящим жалости и понимания. Вилямовский отвел глаза от мяса и поглядел на Рудзиньского. Тот вглядывался в него с надеждой, словно бы ожидал того, что Кшиштоф теперь должен был сделать. И Вилямовскому вспомнилось все. Он вспомнил Соню и ее доверчивость, вспомнил Рудзиньского и то, что в него верил. И еще вспомнил то, что сказала ему конская голова… Армянин желал, чтобы он сейчас сломился. Он ожидал только лишь этого. Нет, не будет ему дано этой радости. Соня и Самуэль… Они в него верили. Они знали, что правота за ним. Разве мог он их обмануть, их подвести? Ведь они были для него всем…
- Прекратите это! – заорал Кшиштоф не своим голосом и одним сильным ударом выбил саблю из рук Желеньского. Остальные с воплями отскочили от мяса… от тела.
- С ума сошел, мил'с'дарь?! – рявкнул Крысицкий. – Чего творишь?
- Не позволяю вам трогать этого!
- Если не желаешь, не ешь! – заорал Желеньский. – Но по какому праву ты хочешь запретить это нам?!
- Liberum veto! Это право каждого шляхтича.
- На сеймике! Или мил'с'дарь совсем головой пострадал?
- Это право было придумано для того, чтобы поддерживать оставшихся в одиночку, но которые правы! Не будете вы есть этого!
- Но-но-но, мил'с'дарь, не бросайся словами, нас тут больше! – грозно рыкнул Пакош.
- Вот именно, - присоединился кто-то к нему.
- Да, я один-одинешенек! Но я верю в свою правоту! И имею право встать против вас! Veto!
Лезвия сабель блеснули в слабом свете факелов. Гусары сбились в кучу. Только Вилямовский был не один. Рудзиньский вырвал из ножен свою баторовку и присоединился к нему. Они стояли, плечом к плечу, и молчали. Во взглядах противников Вилямовский чуял смерть.
- Не станем мы до бесконечности убеждать один другого, - сказал Желеньский. Его глаза, практически безумные от голода, даже не глядели на Кшиштофа. – Взять его!
Чудовищный взрыв сотряс все их чувства. Двери, ведущие в соседнее помещение, сорвались с петель, и, пылая, ударились в противоположную стенку; вслед за дверью в комнату проникли языки пламени. Соседнее помещение все было в огне. А затем вновь раздался взрыв, так что стены задрожали, с потолка посыпался мусор. Вместе со вторым взрывом в них ударил жар, словно из открытой печи.
- Пожар! – раздался дикий вопль.
Огонь уже врывался в комнату, в которой ве находились. Иконы и свисающие с потолка фестоны ткани вспыхнули в один миг.
- Спасайся! – взвизгнул Желеньский.
Все разбежались на все четыре стороны. Рудзиньский с Вилямовским метнулись к окну. Удар ногой, и ставни с грохотом распахнулись. Огонь чуть ли не наступал им на пятки. Прыжок – и они были во дворе.
Желеньский за ними не выскочил. Вместе с Крысицким он задержался в адском жаре огня, одним прыжком добрались до изрубленного тела армянина. Третьим к ним присоединился Мелециньский. Они ухватили окровавленные куски человеческого мяса и потащили их через порог. Ими управлял голод.
- Спасибо тебе!
Вилямовский поднял голову. Последние события совершенно спутали его чувства. Он даже не знал, а удастся ли ему вообще прийти в себя. Ужасно хотелось пить, голод рвал кишки…
- За что?
- Если бы не ты, - прошептал Рудзиньский, - даже и не знаю, нашел бы я в себе столько сил, чтобы… - Он не закончил предложения.
Кшиштоф положил ему руку на плечо.
- Это ты глядел на меня. И тогда-то мне все припомнилось.
- Нет. Я знал, что ты так и поступишь. Благодаря тебе, я все еще остаюсь… человеком. Кшиштоф… У меня уже нет сил. Я голоден… хочу есть…