Анджей свесил голову, придержал коня и остался сзади. Потом поравнялся с Улуком.
- Хозяин, - донесся до него в какой-то момент голос слуги, - что мы с пани сделаем?
- А тебе какое дело? Твое дело – слушаться! Поедем с ней дальше!
- А куда?
Анджею показалось, что Улук произнес эти слова с долей насмешки, так что в душе его вскипел гнев.
- Ты чего хочешь, старик? – грозно спросил он.
- Не знаю, - ответил тот, - вот только кажется мне, что за ней, - снизил он голос, чтобы женщина не могла услышать, - что-то злое идет И настолько злое, что даже мня пугает. Давай, хозяин, поедем своей дорогой…
- Ты с ума сошел?!
- Нет. – Татарин опустил голову. – Аллах акбар… - еле слышно шепнул он.- Вот если бы это в Крыму было, я бы знал, - бормотал он невыразительно. – Аллах акбар, окружи нас своей защитой… Хозяин… Нам надо остерегаться ее…
- Езжай уже, дурак, - прикрикнул на него Анджей.
Лил дождь. Капли воды стекали с древесных веток. Дождь омывал конские бока, людские лица и их спины.
Всадники проехали поворот тракта. В струях ливня едущие впереди казаки заметили темные очертания придорожного дома.
- Трактир! – крикнул один из них. Максим обернулся к ведьме, что ехала прямо за ним. Потом махнул булавой, останавливая отряд.
- Как считаешь, могли они здесь остановиться?
Та не отвечала. Мокрые черные волосы облепили ей лоб; плащ на плечах совершенно промок. По нему стекали настоящие потоки воды.
- Почему молчишь?
- Не кричи. Я ничего не знаю. В этом дожде их следов мы не обнаружим.
Максим всмотрелся в серые очертания корчмы, слабо маячащей среди водной пыли.
- Горыла наш человек, - сказал он. – Ты жди здесь. А я пойду и выпытаю, что и как.
Он направился в сторону корчмы. Подъезжая, он слышал громкий плеск стекавших с крыши капель. Дождь усилился. Максим соскочил с коня и бросил поводья слуге. Позванивая шпорами, он переступил порог, после чего сорвал с головы капузу и струхнул с нее дождевые капли. Подошел к стойке. Корчмарь схватился с деревянного табурета. Внимательно вгляделся в гостя.
- Это ты? – недоверчиво спросил он. – Это ты, Максим?
- Тихо, - прошипел казак, потому что в корчме пребывало много шляхты,а ему не хотелось быть узнанным.
- Что ты здесь делаешь?
- У тебя, случаем, не останавливался шляхтич с девушкой?
- Шляхтич?... – Горыла пожал плечами. – Щоб их трясця… всех этих панов великих. Подрались у меня вчера, из-за чего у меня только убытки. И не заплатили… Но… погоди… Был тут шляхтич и шляхтянка. И вчера же в ночь и выехали.
- Куда?
- Похоже… Похоже, что по тракту на север. На Хорол или Лубны. А что ты поделываешь на Заднепровье? Мне казалось, будто бы ты под Белой Церковью осел.
- Да нет пока что. А ты, старик, готовься. Придут черные времена для ляхов. И великие дела на Украине твориться станут.
- Для панов?... Пока же что, как я слыхал, вий на свет вышел.
- Вий… Так ты что, боишься его, может? Уже один он от ляхов и панов может нас избавить. Держи, - он извлек из-за пояса горсть червонцев,- это для тебя.
- Странные вещи ты говоришь, - корчмарь даже отступил на полшага. – А вот это, - показал он на золото, - лучше спрячь. И вообще, смотри, - голос его стал жестким, - за тобой вечно несчастье ходило.
- Молчи! – прошипел казак. А пока что прощай.
Он уже хотел было выйти, как почувствовал на плече чью-то руку.
- Ты кто такой?
Максим повернул голову. Рядом стоял шляхтич в желтом кунтуше. Похоже, вот уже несколько минут он прислушивался к их разговору с корчмарем.
- А сам кто такой?
- Ты что, казак, белены объелся, что смеешь с шляхтичем, словно с равным себе так говорить?
- Так я тоже шляхтич, как и вы, панове-братья, только русский.
- А кого тут ищешь?
- А вот это уже не мил'с'даря дело, - тихо буркнул казак и направился к двери, провожаемый внимательным взглядом поляка.
Рафал Заржицкий со стоном оторвал от лица пропитанные уксусом тряпки. Прямо посреди лба у него появилась шишка величиной с половину яйца.
- Квасу! – с отчаянием простонал он.
Сидели в комнате на втором этаже старого постоялого двора. За столом, кроме Заржицкого, было трое его дружков по предыдущему вечеру. Мины у всех были, скорее, невеселые, это по причине вчерашней стычки. У двоих, это не считая синяков и царапин, были перевязаны руки, у третьего было надрублено ухо.
Вошел слуга, неся на подносе четыре кружки с пивом, кружку и кувшин с квасом. Все это он поставил на столе. Пан Рафал снова застонал.
- Лучше ляг, - обратился к нему сидевший ближе всего Януш Сененский, ближайший дружок Заржицкого по пьянке и гулянке, при том – наилучший рубака во всем киевском воеводстве. – А то прямо уши пухнут!