«Они все! Все те, на улице, меня тоже видели! Что они думали про себя?! А я им улыбался, а они думали… Ужас! Больше так никогда! Уже скоро! Скоро буду дома!.. Выговор?! Пускай! Я... домой, мне надо домой, и больше ничего!»
Элрой свернул на лестницу и остановился на середине пролета.
«Что я делаю?.. Действительно, что я делаю?..— он перевел дух. — Я как в помешательстве… я… я… никогда не прощу себе, если в самый последний момент убегу, чтобы спрятаться… я… я не имею права. Я обязан туда вернуться. Прямо сейчас. Ничего же страшного на самом деле! Это мне только кажется, что страшно, так только кажется… Что на меня нашло? Я должен… обязан. Я… я же ведь… я же мистер Макинтош! Нет, мистер Макинтош, он — я! — так никогда не сделаю! Никогда! Никогда не изменит своему слову! Он улыбнется и бесстрашно двинется вперед! Я не боюсь, потому что я — это он. А он не боится. Вот и все».
Мистер Макинтош пригладил непослушные даже после лака волосы, попытался выпрямить несколько потрепанную шляпу, нахлобучил ее так, чтобы хохолок не было видно, расправил плечи, расслабил мышцы лица и улыбнулся.
Он бесстрашно преодолел несколько пролетов и вновь оказался в том клейком коридоре. На мистера Макинтоша клей в этот раз действовал меньше.
Потянувшись к ручке, он на секунду остановился. На лице его отразилось подобие сомнения. Другой рукой он попробовал снять шляпу. Потом передумал. Еще пара секунд. И еще… протереть еще разок очки. Что там с дужками? Почему-то стали сильнее давить на уши. Элрой снял очки и стал рассматривать дужки.
«Скоро… скоро уже… еще пара секунд. Пара секунд всего».
Он глубоко вздохнул. Ощущение как перед прыжком с вышки бассейна. Сейчас наденет очки и тут же войдет. Сейчас.
Элрой еще поразглядывал для порядка перегородку между стеклами.
Наконец надел очки. И понял, что к нему издалека уже несколько секунд как приближался один из ассистентов в его отделе. Он так старательно разглядывал дужки и считал секунды, что не услышал.
«Надо же! А я и не успел узнать! Ну вот, так даже лучше… первые секунды, самые страшные, они уже прошли, а я даже не заметил… Теперь уже не страшно. Он меня увидел. Все теперь».
— Мистер Макинтош, вы? Доброе утро! — поприветствовал ассистент, подойдя ближе.
— Доброе, мистер Лойньши! — широко улыбнулся мистер Макинтош и придержал ему дверь.
***
Начать по-настоящему — не у зеркала дома, а с живыми людьми — было самым сложным. Он начал — и убедился скоро, что в этом нет ничего страшного. Ничего такого, что так его пугало.
Когда он вошел в комнату, никто не засмеялся. Это было главным.
Значит, дальше все станет проще.
По правде сказать, ему с его улыбкой и уделили-то секунды две-три внимания, кивнули как обычно и вернулись к своим делам.
Это для него улыбнуться им составляло целое событие, а для них — мимолетный эпизод из жизни, на который и внимания-то обращать не стоит. Мало ли людей на свете улыбается, когда говорит «Доброе утро!». Все так делают.
«Им все равно ведь на самом деле! Им всегда все равно… — заметил про себя Элрой с облегчением и одновременно привкусом горечи откуда-то издалека. — Я же знал — так и будет, чего испугался?.. Мне же лучше, что им все равно. Мне тоже… почти…»
Элрой очутился за рабочим местом и невозмутимо, с легкой улыбкой принялся разбирать папки, которые ему уже успели положить на стол. Больше к нему сегодня никто не обращался.
Так прошел его первый день.
Следующие проходили примерно так же. Периодически к нему подходили ассистенты с просьбами что-нибудь выполнить. Он встречал каждого с улыбкой и с улыбкой принимал их предложения, несмотря на то, что предлагали ему, как и всегда, только скучную, нудную работу. Первые разы ему приходилось еще себя заставлять, но чем дальше, тем проще становилось и тем больше удовлетворения ему приносило улыбанье им.
Его почему-то (это было странно, но приятно) совершенно перестало беспокоить то, что они говорят о нем и его улыбке за спиной. Когда они подходили к нему, они улыбались. Он улыбался им. Улыбка делала свое дело.
Привкус горечи от того, что никто и не обратил особого внимания на перемены, произошедшие в нем, никто не похвалил его за работу, которую он проделал, превзойдя себя, постепенно пропал. Наконец-то.