— И очень даже. Для какой актрисы это не важно?
— Безусловно. Но мне казалось, что в вашей… гм… ситуации, если можно так выразиться, подобным вещам уже не придаётся значения.
— Ну, знаете!.. — возмутилась покойная. — А чему я, по-вашему, должна придавать значение? Вчера одна из коллег опять подложила мне свинью. Ей-то хорошо: тот режиссёр, что её проталкивал, умер ещё раньше и теперь продолжает подбирать репертуар под неё. А мой директор, бедняга, ещё жив, к сожалению, так что обо мне там у нас подумать некому. Играю одни лишь эпизодические роли.
— Как я понимаю, вы и там пребываете среди давних своих коллег, но не все же, однако, вы там вместе? Ведь вас же там разделили и, в зависимости от прегрешений и заслуг, направили, как бы это получше сказать, в два разных места пребывания…
— Вы имеете в виду рай и ад? Но всё это вовсе не так, как вы себе тут представляете. Нет никаких двух разных мест. Есть один загробный мир для всех.
— А как же вопрос вины и наказания? Благодеяния и вознаграждения?
— О, это просто. Нежизнь в общем загробном мире складывается для каждого по-разному: для одного это рай, а для другого ад. Кто что заслужил. Для грешника гораздо более мучительным наказанием является быть несчастным не среди таких же несчастных, а рядом с теми, кому во всём везёт.
— А… если позволите спросить… вот вы удовлетворены своим пребыванием там?
— Удовлетворена ли я? Должно быть, вы шутите. Разве вы не видите, как плохо я выгляжу? У меня руки трясутся от волнений. Временами я даже теряю охоту к нежизни.
— Но отчего же это?
— Нас, актрис, и без того-то слишком много, а тут ещё и новые постоянно умирают, и каждая хочет играть. Женских ролей в пьесах мало, потому что вечно ставят всё больше про войну. Сплошь мужской состав. Поверьте, я уж и не помню, когда в последний раз играла что-либо приличное. Хорошо ещё, если у какой-то есть кто-нибудь…
— Да что вы говорите! Неужели ж и там такие вещи…
— Боже сохрани, я не имела в виду ничего аморального. Я говорю о мужьях. Впрочем, уже несколько лет и на земле пропихиваются жёны, а не подружки. Эх, да что говорить, и у прессы тоже неплохо получается доставлять неприятности. Мы все там дрожим, чтоб не умер один варшавский рецензент — хорошо же мы будем выглядеть. К счастью, он здоров.
— Действительно, тяжёлая у вас жизнь.
— Да разве это жизнь?!. Я вам больше скажу. С началом сезона опять должны быть увольнения. И как в таких условиях не волноваться?
Актриса расплакалась.
— Как мне жаль, дорогая… Но чем вы заслужили для себя ад?
— Ад? Что вы такое говорите! Это рай!
— В таком случае, в чём для вас заключался бы ад?
— В том, что я не была бы актрисой.
Радиопостановка близилась к концу. Актриса встала с места.
— Мне пора возвращаться, скоро моя реплика. Спасибо вам за приятную беседу, и — до свидания в своё время. Навестите меня там, — сказала она и через глазок индикатора вошла в мой радиоприёмник.
Очевидно, она успела вовремя, потому что вскоре я услышала оттуда её голос.
Я задумываюсь в воскресенье вечером.
Что будет для меня раем, а что — адом?
Страшная история
Я и сама теперь удивляюсь, что так долго ничего не подозревала. Но ужасная истина попросту не пришла мне в голову.
Он был суперсовременный, безукоризненный. До такой степени, что мне следовало бы догадаться значительно раньше.
Когда мы впервые встретились, его лицо самым безупречным образом выражало любовь с первого взгляда: глаза грустные, нос подрагивающий, рот где-то на полдороге между нахальством и лиричностью. Я всегда относилась к тому типу женщин, на которых подобные симптомы действуют моментально. Поэтому и у меня сразу же погрустнели глаза, задрожал нос, а рот оказался на упомянутой выше половине дороги.
Он начал говорить мне о бессмысленности, я отвечала ему о безнадежности, он говорил мне о том, что мир куда-то катится, а я ему об отчуждённости, и вот так, слово за слово, мы и нашли общий язык. Тем более что я жила одна.
Когда утром я проснулась, то предалась своему излюбленному занятию: беспристрастному рассматриванию спящего рядом мужчины. Я надела очки, чтобы видеть его лицо в деталях. Оно было безупречным. В меру гладким, в меру помятым. Морщин ровно столько, чтобы не казаться глуповатым, щетины ровно столько, чтобы выглядеть интимно. Нос властный, уголки губ трогательные. Никакого храпа, никакого полуоткрытого рта. Идеальное лицо. И как же это я тогда не насторожилась…
Он проснулся и заявил, что никогда ещё не чувствовал себя так одиноко, как со мною. Он безошибочно находил нужные слова в нужное время.