Пан. В чём дело? Всё нормально. Могла и задремать в такую пору. И даже сидя. Что в этом неслыханного?
Пани. То, что в кроватке лежит эта девушка, а не спит около неё Кася.
Пан. Должно быть, тебе почудилось. (Вбегает в комнату). Действительно! Это невероятно!
Кася (просыпается). Ш-ш-ш!.. Она спит.
Пани. Я вижу. А ты одетая и на стуле? Что тут происходило? Эта девушка сразу показалась мне подозрительной!
Кася. Это из-за меня. Ева хотела пить, и я ей дала тот сочок, который был спрятан у папы.
Пани. Какой сочок?! Что ты болтаешь?
Пан (неуверенно). Да, что ты болтаешь?
Кася. Ш-ш-ш!.. Она спит, ну ты знаешь, папочка, у тебя был такой сочок, она говорила, что без привычки…
Пан. Да-да, я уже вспомнил: было у меня лекарство для сна, врач мне прописал, очень сильное лекарство… (Грозно). А ты зачем трогаешь лекарства?
Кася. Я думала…
Пан. В другой раз не думай. Ну вот видишь, Зося, постоянно ей говорят, что нельзя трогать лекарства. И много она его выпила?
Кася. Всё.
Пан (внезапно громким голосом). Что-о-о?!
Ева (вскакивает). Что?.. О, Боже… простите меня…
Пан (перехватив выразительный взгляд жены). Пойду к себе. Не буду мешать. (Выходит).
Ева. Мне так жаль…
Пани. Это вы нас извините. Кажется, Кася по ошибке дала вам снотворное моего мужа…
Ева. Снотворное? А, снотворное… Возможно, да, это возможно. Который час?
Пани. Два.
Ева. А во сколько ребёнок ложится?
Пани. В восемь.
Ева (облегчённо). Ну, так есть ещё много времени.
Пани. Да. Благодарим вас за опеку над Касей.
Кася. Я хочу, чтобы Ева приходила ещё.
Ева. Надо говорить не «хочу», а «пожалуйста».
Пани. Я вижу, что ребёнку вы понравились. А теперь мне хотелось бы уладить так называемые формальности… Я вам должна…
Ева. Спасибо. Вы мне ничего не должны. Я пренебрегла обязанностями.
Пани. Но…
Ева. Пожалуйста, уберите эти деньги. У меня свои правила. Не сделала — не заработала. Вы позволите, я заберу своих помощников… Тебе нравится этот кролик? На, возьми, это тебе.
Кася. Насовсем?! Спасибо!
Пани. Я не могу с этим согласиться. Вы не хотите взять деньги, вы дарите как-никак орудие труда. Прошу вас не делать этого.
Ева. Мне очень жаль, но всё это касается только меня и ребёнка. До свиданья, попрощайтесь за меня с паном, пожалуйста.
Кася (целуя Еву). Приди ещё! Пожалуйста! И ты не закончила мне рассказывать. Что было потом?
Ева. Он женился на ней. До свиданья. (Выходит).
Пани. Может, ты пойдёшь, наконец, спать? Кто на ком женился?
Кася (с неохотой). Ева мне рассказывала сказку.
Пани. Какую сказку?
Кася. Обыкновенную.
Пани. Надевай пижамку. Значит, королевич женился на принцессе?
Кася. Королевич на принцессе.
Пани. Ну так хоп — и в кроватку. И жили они, наверное, долго и счастливо. Спи, сокровище. (Выходит).
Кася (засыпая, с грустью). И жили они, наверное, долго и счастливо.
Ежегодная ревизия
После Нового Года я всегда покупаю себе новый ежедневник с алфавитом в конце и усаживаюсь переписывать туда адреса и телефоны. Занятие это, механическое само по себе, каждый год становится своеобразной селекцией. Становится ревизией моей жизни, личной и профессиональной.
Ну вот смотрим: уже на букве «А» меня охватывают первые сомнения. Антоневич… Собственно говоря, мне он стал совсем не интересен с того самого времени, как ушёл из культуры. Не переписываю Антоневича. Хотя… чёрт его знает! Теперь он сидит на автозапчастях, может пригодиться. Впрочем, если он и в тех запчастях такой же неотзывчивый, каким он был в культуре, то и нет никакого смысла к нему обращаться. Но что мне мешает его вписать? Риска никакого. «Антоневич», — пишу я в новом ежедневнике, — «26–32–75». Стоп! Ведь это же был его телефон в культуре, теперь он уже неактуален! Стираю ластиком Антоневича вместе с этим его 26–32–75.
Анка — это само собой. Андрушкевич — тоже остаётся. Аэропорты… Это остаётся, вписываю. Это — тоже остаётся. Это — тоже. Это… Может, не переписывать, зачем? Хотя, кто его знает? Переписать!