— Интересно. — Марк выпил еще виски, клацая зубами по стеклу.
Ставя бокал на место, он едва его не уронил. Холод все усиливался, казалось, лед сковывал его тело.
— Скажите, вы приятель Лафаржа?
— Нет.
— Значит, вы не берете меня на пушку? То есть не пытаетесь меня запугать?
— Я хочу вас предостеречь.
— От чего? От чар, мумбо-юмбо, колдовских напитков? Пытаетесь предостеречь от чертовщины, которой не существует?
Марк мерял шагами комнату. Он не мог стоять на месте. Холод стал слишком сильным, но движения помогали мало. Автоматически он поворачивал влево, в сторону от пятна.
— Они существуют, мистер Конвей, не заблуждайтесь на этот счет. То, что вы называете магией, вещь реальная. Глупо этого не признавать.
— Пытаетесь обратить меня в вашу веру?
— Нет, просто хочу, чтобы вы поняли серьезность своего положения. Вы в опасности, мистер Конвей, и я думаю, вы об этом знаете.
— Вздор!
— Вздор? — Индиец нагнулся вперед. — Тогда скажите мне, мистер Конвей, почему вы так боитесь того, что стоит у вас за спиной?
Ночь уходила, уже появились первые признаки рассвета. Марк шел по пустынным улицам с редкими огнями, кутаясь в плащ и глядя прямо перед собой. Пятно в глазу стало четче, словно то, что его порождало, было уже не сзади, а сбоку. То самое нечто, которое он увидел в зеркале. Причина его обморока в офисе. Намек, который Рэм Рута уловил, по его словам, своим мистическим взором.
И этот мучительный холод.
Холод и нечто ужасное у него за спиной. Мог ли Лафарж быть тому причиной?
Могла ли магия?..
Рэм Рута сказал, что да, могла. Он сказал еще много чего на своем безупречном английском, заставляя нелепое казаться нормальным. И потому, что у него не было собственной заинтересованности, Марк слушал и, в конечном счете, понял.
Магия — это реальность.
Но магией было то, что вы сами соглашались считать магией. Произнести заклинание, щелкнуть выключателем и… демоны света вызывают сияние. Электрический свет был бы магией для прошлых поколений. Взбейте проросшую плесень, присыпьте смесью рану и призовите духов врачевания — об остальном позаботится пенициллин. Раздавите жабу и получите адреналин, все еще используемый вместе с наперстянкой при лечении болезней сердца. Магия или фармакопея?
Алхимики варили свои смеси под аккомпанемент заклинаний — и из алхимии возникла химия.
Колдуны рисовали пентаграммы, а математики составляли уравнения. И те и другие пользовались своим жаргоном.
Магия или наука?
Науку Марк понимал, использовал и уважал. Магию он всегда высмеивал как сущий вздор и чепуху.
Но не все были учеными. Ребенок может играть с проволокой, электронными лампами, но так и не создать радиоприемник. Человек может смешивать химикалии, но так и не найти нужную комбинацию, не получить искомый результат. Они будут работать с правильными инструментами, но без достаточных знаний.
И ребенок может убить себя электрическим током, и человека может разорвать на части. Но отсюда не следует, что электроника и химия достойны осмеяния.
Или из-за отсутствия конкретных результатов.
Марк ступал по твердому бетону, но сейчас ему нужна была эта твердость. Она говорила о реальности, о вещах, которые он знал и понимал.
Не как тот холод, который пронизывал его до мозга костей.
И не то нечто, что таилось за его спиной. Могла ли магия быть тому причиной?
Или наука?
Он остановился и посмотрел вверх на дом, где жила Сандра, девушка, которую он любил до безумия и которая признавалась в любви к нему, но сейчас, возможно, любящая Лафаржа. Сандра, верящая в магию и, в какой-то степени, ответственная за холод и страх.
Наружная дверь была открыта, ночной привратник спал. Марк проскользнул мимо него и поднялся по лестнице. Бесшумно ступая по толстому ковру, он прошел, никого не потревожив, вдоль по коридору и остановился перед дверью ее квартиры. Дверь была заперта, что, впрочем, его не удивило. Он вынул из кармана связку ключей, нашел нужный и вставил его в замочную скважину. Она когда-то сама дала ему ключ, и он забыл его вернуть. Дверь тихо открылась вовнутрь.
В темной прихожей воздух был пропитан фимиамом. Он осторожно открыл дверь ее спальни и увидел пустую постель. Слабый свет горел на ночном столике. Он перевел глаза опять на постель. Она была застелена, подушка не помята. Ночная рубашка лежала на стеганом покрывале.
Он нашел ее в комнате, которую она называла студией, где он ни разу не был. Пестрые гобелены украшали стены, пародия на алтарь стояла напротив каминного экрана, меловыми знаками был изрисован весь пол. Дым от курений затруднял дыхание, единственным освещением служило неровное пламя свечей.