В комнате внизу размеренно работал механизм. Вода текла по рудопромывному желобу и вращала колесо, соединенное с генератором. Кабели бежали вверх по склону горы к компрессорам шахты, выкачивающим затхлый воздух из тоннелей и запускающим буры, но Айзек не знал, там ли шахтеры. Возможно, их тоже завалило в домиках близ забоя или в городке Кристал. Но если они в шахте, компрессоры должны работать.
Он взглянул на окно. Толстый слой изморози покрывал стекло изнутри, и выпало столько снега, что тусклый свет едва проникал в комнату. Окошко в крохотном помещении обслуживания на втором этаже находилось не более чем в пятнадцати футах над землей. Двухнедельный снегопад почти завалил домик. Десять дней назад, когда снабженец закинул мешок вяленого мяса и две краюхи хлеба, он сказал: «Впервые зимують в горах, парень? Будет так холодно, что моча застынет в воздухе, не забрызгав сапог».
Последние три дня Айзеку не удавалось открыть входную дверь. Ее завалило тяжелым снегом. Он потер друг о друга руки в перчатках, пытаясь отогреть их. Скрипели деревья. Что-то громко затрещало над головой. Он посмотрел на мощные балки, поддерживающие крышу. Долго ли они еще выдержат? Сколько снега лежит там, над ним?
Айзек вздохнул, не желая оставлять скромное тепло печки, — пора приниматься за работу. Он проверил, есть ли свечи в кармане пальто, и, освещая себе путь «Липким Томми», спустился в темное помещение, где стоял генератор. Подсвечник представлял собой причудливую конструкцию с медным держателем для спичек и прикрученной крышечкой, защищающей их от сырости и одновременно служащей ручкой. Лестница обледенела, воздух был сырой и холодный. Он воткнул острие «Томми» в дощатую стену, затем осторожно зажег свечу, держа спичку обеими руками; Айзек весь дрожал. Масло для лампы кончилось два дня назад. Колеблющееся пламя свечи осветило воду, падающую из желоба на колесо, медленно вращающееся против часовой стрелки. Айзек расчистил желоб ото льда с помощью стамески и двухфунтового молотка. Если механизм встанет, шахтеры останутся без электричества и вентиляции. Куски льда размером с голову упали на неровный пол и откатились к противоположной стене. Несмотря на холод, Айзек скоро вспотел. Он стянул капюшон и расстегнул верхние пуговицы пальто. Когда Айзек закончит, придется снять пальто, несколько рубашек и сменить промокшее белье, иначе позже он замерзнет и не сможет спать.
Айзек подумал, что работа его чем-то напоминает жизнь в монастыре: и обет молчания, и постоянный труд, чтобы занять руки. Он стал размышлять о Боге и его замысле. Работая в одиночестве, Айзек чувствовал себя как никогда близко к небесам — вдали от людских разговоров и дневной суеты. Он даже отчасти надеялся, что буран не прекратится. Пока погодные условия удерживают его здесь, Айзек может жить, как в монастыре. Ему нравилось, какая у него тут комната. Грубо сколоченная кровать и одеяло, наброшенное на тонкий матрас. Читать он мог при свече. Да, будка генератора напоминала монастырь. Деревянная постройка казалась ему колыбелью чудес, тех, что не случались, когда он был юным послушником. Однако тогда не было так холодно.
Меган медленно очнулась, ей было больно. Четыре цикла назад доктор Арнольд решил, что сильные болеутоляющие, которые использовались для облегчения перехода от состояния, близкого к смерти, к глубокому сну и пробуждению, обладают разрушительным действием. Поэтому на этот раз ее организм не стали накачивать ими. Она лежала в коконе, стараясь не двигаться, локти и колени ныли, лодыжки и запястья — тоже. Болели даже костяшки пальцев. Из каждого глаза к ушам сбежало по слезинке, когда она впервые за сотню лет решила сама сжать кулаки. Каждое движение причиняло боль, даже несмотря на то что механические манипуляторы каждый день разминали ее суставы.
Когда она в последний раз засыпала, командир расчета Тиг отказался от погружения. Она пожала ему руку, перед тем как забраться в кокон.
— Все будет хорошо, — ободряюще произнес он. — Я проживу долгую насыщенную жизнь, работая на корабле. Через двадцать пять лет приму новую команду.
— Я вас больше не увижу, — голос Меган дрогнул.
— Может, и увидишь. Но я буду старым. — Тиг старался не смотреть ей в глаза. — Я боюсь темноты.
Меган нечего было сказать на это — она понимала. Каждый раз погружение в кокон казалось приближением к смерти. Миг длиной в сто лет, а потом мучительное пробуждение. Болела даже кожа — активизировавшиеся клетки гоняли нейроны, возобновляя столь долго дремавшие контакты, но в этот раз, лежа в коконе, она думала о Тиге, как он ходит по кораблю, пока вся команда спит, и так он будет блуждать долгие-долгие годы, и двадцать пять из них — в полном одиночестве, пока не проснется следующая команда, и что он им скажет? У него будет опыт длиной в четверть века, не разделенный ни с кем из них. Они будут еще молоды — если не считать по годам. Тиг поздоровается с ними — ну, например, так: «Привет, я — тот, кем вы однажды станете». В нем они увидят свидетельство собственной смертности. Потом он будет ждать еще двадцать пять лет, один, и если останется жив, поприветствует следующую команду, проснувшуюся для двух недель напряженной работы. Едва ли Тиг встретит третью команду. Ему будет девяносто семь, и, что бы он ни говорил, командир точно не доживет до ее пробуждения.