После седьмого долгого сна Шон не проснулся.
— Он осознавал опасность, когда позволял себе стареть. Сон — процесс сложный. Простите. — Доктор Сингх пролистала записи. — Доктор Арнольд был великим человеком. Его труды по клеточной деградации и регенерации во время долгого сна — это прорыв. Будь он все еще на Земле, точно стал бы нобелевским лауреатом. Мы все доберемся до Зета Ретикула благодаря ему. — Сингх сочувственно покачала головой. — Понимаю, вы были близки.
Меган сжала край стола.
— Я видела его вчера… перед последним сном. Совсем недавно.
Она ощущала тяжесть каждой минуты из своих семисот двадцати двух лет.
— Я тоже, — сказала Сингх. — Если нужно, могу прописать вам антидепрессанты, но лучше не стоит. Трудно предугадать взаимодействие лекарств.
Меган прошла по длинному коридору к комнате Шона. Тонкие листы пластика закрывали его кровать и стол, покрытый слоем пыли. Несмотря на автоматические механизмы для чистки, она все равно оседала на поверхностях, которые были труднодоступны. Меган стянула пластик с его стола, и тот упал на пол. Шон оставил блокнот и ее подсвечник на середине. Она осторожно подняла обложку. Бумага, которая начала свой путь семьсот лет назад, даже очищенная от кислоты и специально обработанная для увеличения долговечности, стала хрупкой. Любые записи, от которых ожидалась хоть какая-то долговечность, делались на пластиковой бумаге, но Шону больше нравилось ощущать настоящие страницы. Он написал под обложкой «Для Меган», остальные страницы были пусты.
Когда она села на край кровати, пластик хрустнул. Подсвечник лежал у нее на коленях. Меган подумала — интересно, чувствует ли себя кто-нибудь настолько опустошенным? И можно ли с этим что-нибудь сделать? Пальцы коснулись холодного металла. Хотя воспоминание о шелесте ясеневых листьев на дисплее видеостены ускользало, она чувствовала себя связанной с ним через твердую форму. Как часто этот подсвечник втыкали в стену шахты, чтобы осветить несколько футов породы? Кто еще держал его? Был ли он для них больше, чем просто инструментом? Ее пальцы прошли по острому концу мимо кольца, державшего свечу, к полированной медной трубке. Впервые Меган посмотрела на старинный предмет как на вещь, созданную для практического применения, а не на произведение искусства. Снимается ли крышка с детали, которую она приняла за ручку? Меган попробовала ее открутить — не поддается. Может, там внутри что-то есть, еще одна ниточка, связывающая с Землей? Таким же вопросом задавались Тиг и Шон, и вот теперь хотелось узнать и ей.
Несколько минут спустя она спросила старшую по мастерской, женщину плотного сложения, чье имя никак не могла запомнить:
— Не сможете открыть вот это?
Механик повертела подсвечник.
— Кажется, это медь. Девятнадцатый век, говорите? Могу разрезать, но тогда мы его повредим.
— Давайте.
Механик аккуратно взяла резак и, рассыпая искры, аккуратно провела по ручке подсвечника. Кусочек металла размером с монету упал на пол. Меган глянула ей через плечо и увидела, как она щипцами вытаскивает из полости свернутую в трубочку бумажку.
Меган вздрогнула.
— Ей же почти тысяча лет!
— Тут написано.
— Послание.
Меган боялась, что бумага рассыплется, прежде чем она сумеет прочесть.
— Что это значит? — спросила механик, когда они аккуратно развернули записку.
— Кажется, стих из Библии. Думаю, я поняла.
Меган оставила озадаченную начальницу мастерской и направилась к гидропонике, уже планируя, где еще надо будет проложить трубы и подсветку. Ей придется оставить объяснения и распоряжения следующей смене инженеров.
Айзек выбрался из окна наружу. Позади в печке пылала табуретка. Холодный воздух обжигал все так же безжалостно, но небо прояснилось, ветер стих, и он уже не так мерз, хоть сырость пробралась в пока еще теплую одежду. Если он в ближайшее время не найдет дров, огонь снова погаснет, и — пусть даже буран прекратился — он продрогнет до костей. Взяв небольшой топор, он отправился в долгий путь вверх по каньону, где можно будет найти хворост.
Сначала он пытался сориентироваться. Снег преобразил долину, спрятав все знакомые черты. Сотни древесных стволов, прежде служивших метками, были так завалены, что он видел лишь ровную, гипнотически белую поверхность. Река почти исчезла, была заметна лишь узкая щель в снегу, из которой доносился хрустальный голос воды.
Но больше всего его удивили оставшиеся деревья. Две недели назад их самые нижние ветви были футах в двадцати над землей — те, до которых можно легко дотянуться, срубили на дрова. Однако теперь, под снежными заносами, их иглы касались сверкающей поверхности. Найти дрова будет нетрудно. Он подумал — а что, вон у того дерева хватит сухих ветвей, чтобы согревать меня целый месяц. Это было похоже на чудо.