Я возвратился в гостиную, заглянул за спинку кровати, на минуту застыл в раздумье, а потом покинул квартиру.
Филиппинец в вестибюле продвинулся со своим пылесосом метра на три. Я облокотился на стойку рядом с коммутатором.
— Где я могу найти мисс Гленн?
Смуглая еврейка ответила:
— Пятьсот двадцать четвертая. — И сделала какую-то отметку на квитанции из прачечной. — Ее нет дома.
— Давно она ушла?
Еврейка взглянула на меня:
— Ну я же не слежу за ней. У вас что — счет?
Я назвался просто приятелем, поблагодарил ее и двинулся прочь. Все подтверждало тот факт, что в квартире мисс Гленн ничто особенного не произошло.
Я вернулся к своему «мармону».
Во всяком случае, историю мисс Гленн я все равно не принял на веру — в том виде, в каком она была рассказана.
Я пересек Кордова-стрит, миновал квартал и остановился возле пыльной витрины забытой всеми аптеки, которая словно безмятежно дремала за двумя гигантскими вязами. В углу этой аптеки обнаружилась будка платного телефона. Навстречу мне зашаркал было старик-аптекарь, но увидев, что мне нужно, пошел обратно. Он сдвинул очки в стальной оправе на самый кончик носа и, усевшись, углубился в газету. Я опустил никелевую пятицентовую монетку, набрал номер и услышал женский, чуточку манерный голосок:
— «Телеграумма»!
Я попросил Вэна Баллина.
Когда нас соединили и Вэн Баллин меня узнал, он громко прокашлялся. Затем Баллин приблизил трубку прямо ко рту и отчетливо прошептал:
— Я тут кое-что разузнал для тебя. Правда, новости скверные. Мне чертовски жаль. Твой друг Харгер в морге. Нам сообщили «молнией» минут десять назад.
Я прислонился спиной к стене будки, почувствовав вдруг огромную усталость.
— Что еще тебе удалось раздобыть?
— Полицейский патруль подобрал его тело, кажется, в Вест-Симарроне. Он был убит выстрелом в сердце. Это произошло минувшей ночью, однако полиция почему-то только сейчас провела опознание.
Я переспросил:
— Вест-Симаррон?.. Что ж, все сходится. Я заскочу к тебе, надо повидаться.
Поблагодарив Баллина, я повесил трубку и какое-то время наблюдал сквозь стекло будки за седовласым мужчиной средних лет, который только что заглянул в аптеку и теперь рылся в груде журналов на полке.
После этого я закинул еще монетку и набрал «Лотарингию», попросив позвать дежурного клерка.
— Пускай твоя милашка соединит меня с рыженькой девицей. Хорошо, Джим?
Я достал сигарету и закурил, выпуская дым прямо на стекло кабинки. Облачка дыма наталкивались на стекло и зависали в воздухе. Наконец раздался щелчок на линии, и операторша сообщила:
— Извините, абонент не отвечает.
— Дайте мне Джима еще раз, — попросил я.
Когда Джим откликнулся, я попросил:
— Ты можешь сгонять наверх и выяснить, почему она не берет трубку телефона? Может, боится?
Джим ответил:
— Хорошо. Я пулей слетаю туда и обратно, со своим ключом.
Меня бросило в холодный пот. Я положил трубку на маленькую полочку и распахнул дверь телефонной будки. Седовласый субъект стрельнул глазами из-за журналов и, скорчив недовольную мину, взглянул на свои часы. Из будки валил дым. Мгновение спустя я опять захлопнул дверь и взял трубку.
Мне показалось, что голос Джима доносится до меня словно откуда-то издалека.
— Ее там нет. Вероятно, пошла прогуляться.
— Ага… Или прокатиться, — сказал я.
Я повесил трубку и выскочил из будки. Седовласый незнакомец швырнул журнал на полку с такой силой, что тот упал на пол. Он нагнулся поднять его, как раз когда я проходил мимо. Выпрямляясь, он тихо, но весьма категорично прошипел за моей спиной:
— Держи руки внизу и не трепыхайся. Шагай прямиком к своей тачке. Тут одно дельце к тебе имеется.
Краешком глаза я заметил, что старик-аптекарь близоруко на нас щурится. Впрочем, он все равно ничего бы не заметил, даже если бы обладал хорошим зрением. Что-то уперлось в мою спину. Наверняка не палец.
Мы мирно покинули аптеку.
Вплотную к моему «мармону» припарковалась длинная серая машина. Рядом с ее открытой задней дверью стоял, уперевшись в подножку, какой-то мужлан с квадратной мордой и кривой пастью. Правую руку он держал за спиной.
Я услышал голос моего конвоира:
— Залезай в свою тачку и рули в западном направлении. На первом повороте сворачивай и не гони: не больше полусотни километров в час!
Узкая улочка была залита солнцем и тонула в тишине, лишь величественные деревья о чем-то шептались.