— Откуда ты узнал, что это его окно? И что он делает в поликлинике в такое время?
— Заряжает шприцы, — ответил полицейский. — После смерти его жены я немного пас доктора. Поэтому и знаю.
— Следил? Зачем?
Он молча посмотрел на меня, затем оглянулся на заднее сиденье.
— Как дела, дружище?
Из-под коврика на полу донесся низкий звук, очень отдаленно напоминающий человеческий голос.
— Ему нравится кататься, — насмешливо заметил Ал Диспейн. — Все эти крутые ребята обожают разъезжать в машинах. О'кей. Я оставлю телегу в аллее, и мы заскочим к доктору.
Не включая фары, он завернул за угол. На другой стороне улицы, за рядом огромных эвкалиптов находились теннисные корты. От океана пахло водорослями.
Диспейн вышел из-за угла. Мы подошли к тяжелой стеклянной двери и постучали. Где-то в глубине холла, за большим бронзовым почтовым ящиком светился открытый лифт. Оттуда вышел старик. Он подошел к двери, держа в руках связку ключей. Ал показал полицейский значок. Старик открыл дверь, запер ее вслед за нами, не проронив ни слова. Он поправил лежанку из мягких стульев, погремел вставной челюстью и спросил:
— Что вам нужно?
Наверное, с его длинной, серой физиономии никогда не сходило выражение недовольства. На старике были брюки с потрепанными отворотами. Из одного из черных, сильно изношенных туфель торчал скрюченный подагрой палец. Голубая форма шла ему так же, как стойло лошади.
— Доктор Остриэн у себя? — поинтересовался Ал Диспейн.
— Я бы не удивился.
— Я и не пытаюсь тебя удивить, — произнес черноволосый фараон. — Я уже износил свои клоунские розовые штаны.
— Да, он наверху, — кисло подтвердил старик.
— Когда ты в последний раз видел Греба, того с четвертого этажа?
— Сегодня я его не видел.
— Во сколько заступил на вахту, отец?
— В семь.
— Ладно. Подними нас на шестой этаж.
Двери с шипением закрылись, и старик поднял нас наверх. Старик вновь открыл двери и замер, как похожая на человека коряга. Диспейн снял отмычку, висящую под потолком.
— Эй, ее нельзя трогать! — заволновался лифтер.
— Кто сказал, что нельзя?
Старик сердито покачал головой, но промолчал.
— Сколько тебе лет, отец? — неожиданно спросил Ал.
— Шестьдесят.
— Черта с два! Тебе за семьдесят. Интересно, как тебе удалось раздобыть лицензию лифтера?
От злости дед в ответ только щелкнул фальшивыми зубами.
— Так-то лучше, — объявил полицейский. — Держи поддувало закрытым, и все будет тик-так. Спускайся, отец.
Мы вышли из лифта, который плавно спустился вниз.
— Слушай, — начал Ал, играя с отмычкой. — Его контора находится в конце коридора и состоит из четырех комнат. Самую большую разделили перегородкой и сделали две приемных для разных врачей. Кроме приемной у него еще пара маленьких комнатушек и кабинет. Усек?
— Угу. Ты что, собираешься вломиться к нему?
— После смерти жены я некоторое время пас этого эскулапа.
— Жаль, что ты не следил за рыжей медсестрой, той самой, которую грохнули сегодня ночью.
На физиономии фараона не дрогнул ни один мускул. На меня пристально смотрели невозмутимые черные глаза.
— Может, и следил, насколько позволяли обстоятельства.
— Да, конечно. Ты даже не знал, как ее зовут. Пришлось тебя просветить.
— Видеть ее в белом халате в приемной — одно, а голой — на кровати — совсем другое, — после некоторой паузы объяснил он.
— Логично, — согласился я, не сводя глаз с Ала Диспейна.
— О'кей, ты постучишься в кабинет доктора Остриэна. Это третья дверь от конца. Когда он откроет, я прошмыгну в соседнюю дверь, в приемную, и оттуда услышу все, о чем вы будете говорить.
— Звучит, как наполеоновский план, — признался я. — Но что-то мне не по себе.
Мы прошли по коридору почти в самый конец. Я приложил ухо к двери, на которую показал Диспейн, и услышал внутри слабое движение. Крепкая деревянная дверь так плотно прилегала к косяку, что из-под нее совсем не пробивался свет. Я кивнул полицейскому, который аккуратно вставил в замок отмычку, и громко постучал. Дверь внезапно распахнулась. Уголком глаза я заметил, как Ал бесшумно скользнул вовнутрь.
В двери стоял высокий мужчина с волосами песочного цвета, в рубашке с короткими рукавами и плоским кожаным футляром в руках. Доктор Остриэн оказался худым, как щепка, человеком, со светлыми бровями и печальными глазами. У него были прекрасные длинные и изящные руки с отлично отполированными, но короткими ногтями.