— Так что, — сказал он, — откроете сумку сами, или будем ждать полицейских?
Полицейских было двое. Один лет на десять старше другого, хотя оба казались ей молодыми. И было вполне очевидно — они не рады тому, что их вызвали наказать женщину в возрасте, которая украла из кафетерия столовые приборы.
Именно старший полицейский обратился к ней и чуть ли не виновато попросил открыть сумочку.
— Конечно, — сказала она, щелкнула застежкой и достала из сумочки вилку, нож и обе ложки. Полицейские смотрели на них без всякого интереса, но администратор кафе сразу понял, что сейчас будет, и она с трудом скрыла улыбку, увидев, как он изменился в лице.
— Мне нравится, как здесь кормят, — сказала она. — Сюда ходит приличная публика, здесь удобные стулья. Но что касается ложек и вилок… Мне не нравится, как они ощущаются в руках и во рту. Я предпочитаю собственные столовые приборы. Это из маминого набора, настоящее серебро. Видите, тут монограмма, мамины инициалы…
Тут же последовали извинения, но она была непреклонна. Администратор предлагал в качестве компенсации оплатить ее сегодняшний обед за счет заведения — и еще много обедов на месяц вперед — и…
— Теперь ничто не заставит меня вернуться сюда еще раз.
Что ж, ему очень жаль. К счастью, никто не пострадал, так что…
— Вы унизили меня на глазах у людей. Вы схватили меня за руку. Пытались вырвать у меня сумочку. — Она обвела взглядом зал. — Вы видели, что он сделал?
Несколько клиентов кивнули, включая женщину, которая положила в кофе так много сахара.
Очередной поток сбивчивых извинений, но она не желала ничего слушать.
— Мой племянник — юрист. Я ему позвоню сразу, как только вернусь домой.
Администратор изменился в лице.
— Давайте пройдем ко мне в кабинет, — предложил он. — Я уверен, мы все уладим.
Вернувшись к себе в пансион, она первым делом заплатила за комнату. За просроченный месяц и еще за два вперед.
Она поднялась к себе, достала из сумочки ложки, вилку и нож и вернула все в ящик комода. Это действительно набор, на каждом предмете монограмма, но инициалы вовсе не мамины.
И это вовсе не чистое серебро. Иначе она давно продала бы весь набор. Но приборы красивые, посеребренные. Обычно она их не носит с собой, но дома они служат ей верой и правдой, когда она разогревает на крошечной плитке банку консервированной фасоли.
И сегодня они послужили ей как нельзя лучше.
Когда она оказалась в кабинете администратора, тот попытался откупиться от нее сотней долларов, но мгновенно удвоил сумму, когда она одним взглядом дала понять, что он ее оскорбил. Когда она сделала шумный глубокий вдох и решительно покачала головой, двести долларов тут же превратились в триста. Она задумалась, чуть было не согласилась, но лишь вздохнула и высказалась в том смысле, что, возможно, ей лучше все-таки проконсультироваться с племянником.
Администратор слегка побледнел и предложил пятьсот долларов. У нее было чувство, что она могла бы выжать из него и больше, но Альфред ее научил, что надо уметь вовремя остановиться. Поэтому она, надолго задумавшись, любезно согласилась принять компенсацию.
Он попросил ее подписать какую-то бумагу. Она не стала возражать и подписалась тем именем, которое использовала и раньше, а он отсчитал ей оговоренную сумму банкнотами по двадцать долларов.
Двадцать пять штук.
Или десять тысяч пятицентовых монеток, Liebchen. Если хочешь, чтобы у кассира случился сердечный приступ.
— Все прошло хорошо, — произнесла она, обращаясь к Альфреду. — Я замечательно справилась, да?
Ответ был настолько очевиден, что не требовал его участия в диалоге. Она повесила шляпку на гвоздь, вбитый в дверь, убрала пальто в шкаф. Потом присела на краешек кровати, пересчитала деньги, отложила одну двадцатку, а все остальные припрятала в надежное место, где никому не придет в голову их искать.
Альфред научил ее прятать деньги. Так же как научил их добывать.
— Я не знала, получится у меня или нет, — сказала она. — Мысль пришла совершенно внезапно. Однажды мне попалась вилка с погнутым зубчиком, и я подумала, какие плохие у них приборы, к ним нужно приходить со своими, чтобы можно было нормально поесть. Потом я об этом забыла, а потом вспомнила, и…
Одно за другим, и план созрел. И все получилось как нельзя лучше, и ее болезненная нервозность вполне соответствовала той роли, которую она играла. Теперь, размышляя о произошедшем, разбирая случившееся с критической точки зрения Альфреда, она поняла, что еще следует доработать, чтобы улучшить это представление, чтобы рыбка уж точно попалась на крючок.