— Вы ее убили, — выдохнул грабитель.
— Глупости, — Требизонд выхватил револьвер.
— Разве она не мертва?
— Очень на это надеюсь, — ответил Требизонд, — но я ее не убивал. Ее убили вы.
— Я вас не понимаю.
— Зато поймет полиция, — Требизонд выстрелил: пуля угодила грабителю в плечо. Второй выстрел оказался удачнее: грабитель упал на пол с пробитым сердцем.
Требизонд собрал шахматные фигурки в коробку, перевернул пару стульев, выдвинул несколько ящиков, разбросал кое-какие вещи. Ну и молодец, похвалил он себя. Для человека с богатым воображением нет ничего бесполезного. Если судьба посылает тебе лимон, ты готовишь из него лимонад.
Тысяча долларов за слово
Lawrence Block: “One Thousand Dollars a Word”, 1978
Перевод: В. А. Вебер
Издателя звали Уоррен Джукс. Высокий, с резкими чертами лица, длинными пальцами. На висках уже пробивалась седина. Как обычно, он сидел за столом в модном костюме-тройке. Как обычно, Треватен казался рядом с ним оборванцем, этаким медведем, только что вылезшим из берлоги.
— Присаживайся, Джим, — заулыбался Джукс. — Всегда рад тебя видеть. Только не говори, что принес еще один рассказ. Не перестаю тебе удивляться. Ты печешь их, словно горячие пирожки. И где ты только берешь идеи? Впрочем, ты, наверное, уже устал отвечать на этот вопрос.
Треватен действительно устал, но не от ответов на один-единственный вопрос.
— Нет, Уоррен. Нового рассказа я не написал.
— Неужели?
— Я хотел поговорить с тобой о последнем.
— Но мы говорили о нем вчера, — на лице Джукса отразилось удивление. — По телефону. Я сказал, что он мне понравился и я рад, что мы напечатаем его в нашем журнале. Как он назывался? Там какая-то игра слов, но вот вылетело название из головы.
— «Преступник в петле», — напомнил Треватен.
— Вот-вот. Удачное заглавие, хороший сюжет и профессиональное исполнение. А в чем проблема?
— В деньгах, — ответил Треватен.
— Вдруг их стало не хватать? — заулыбался издатель. — Хорошо, счет выпишу сегодня же. В начале следующей недели получишь чек. Больше, к сожалению, ничем помочь не могу. Нашим бюрократам лишняя суета, что кость в горле.
— Я не о времени выплаты, — ответил Треватен. — О сумме. Сколько ты заплатишь мне за рассказ, Уоррен?
— Как обычно. Сколько в нем слов? Три тысячи, не так ли?
— Три с половиной.
— Что же у нас получается? Три с половиной тысячи по пятицентовику… Сто семьдесят пять, так?
— Так.
— Вот на эту сумму ты и получишь чек в начале следующей недели. Если хочешь, я позвоню тебе, как только чек ляжет на мой стол, и ты сразу же зайдешь за ним. Не придется ждать два дня, пока почта доставит его в твой почтовый ящик.
— Этого недостаточно.
— Не понял?
— Я о цене, — слова давались Треватену с трудом. По пути в кабинет Джукса он мысленно набросал сценарий их беседы, но тогда реплики слетали с языка куда как легче. — Мне надо платить больше. Пятицентовик за слово… Уоррен, это же сущие гроши.
— Мы столько платим, Джим. И всегда платили.
— Святая правда.
— А чем ты недоволен?
— Сколько я пишу для вас, Уоррен?
— Несколько лет.
— Двадцать лет, Уоррен.
— Неужели?
— В прошлом месяце исполнилось двадцать лет, как я продал тебе рассказ «Повешенный на нитке». Две тысячи двести слов. И ты заплатил мне сто десять баксов.
— Разве это плохо?
— Я пишу двадцать лет, Уоррен, и получаю те же деньги, что и тогда. Все дорожает, а мой доход остается неизменным. Когда я написал первый рассказ, я мог взять пятицентовик, в который оценивалось каждое мое слово, и купить шоколадный батончик. В последнее время тебе не случалось покупать шоколадные батончики, Уоррен?
Джукс коснулся пряжки ремня.
— Если б я покупал шоколадные батончики, то мне пришлось бы менять весь гардероб.
— Они стоят сорок центов. Некоторые можно купить за тридцать пять. А я по-прежнему получаю пятицентовик за слово. Но оставим шоколадные батончики.
— Я не возражаю.
— Давай поговорим о журнале. Когда ты купил «Повешенного на нитке», сколько стоил журнал в газетном киоске?
— Кажется, тридцать пять центов.
— Ты ошибаешься. Двадцать два. До тридцати пяти он дорос через шесть месяцев. Потом до пятидесяти, шестидесяти, семидесяти пяти. А сколько он стоит сейчас?
— Доллар.
— А ты по-прежнему платишь авторам пять центов за слово. Есть ли у тебя совесть, Уоррен?