Зайдет, бывало, скупщик, спрашивает:
— Нет ли старинного севра или сакса у вас?
Ну а старуха понятно что отвечает:
— Если заплатите пшеном или рисом, найдется…
Сколько раз я эти разговоры слышал и вниманье на них совсем перестал обращать.
У меня даже сон от тоски да от безделья испортился. Прежде я, бывало, спал как убитый. А теперь не то. Поужинаю со старухой, напьюсь чаю, лягу, и точно меня какой-то холод сковывает. Сплю беспокойно, сквозь сон какие-то голоса слышатся, шаги, шорохи. Утром просыпаюсь каким-то слабым, неуверенным…
В предвидении зимы занялся я заготовкой дров. Кто знает, думаю, сколько времени еще здесь проживу, а зимой мерзнуть неохота. Уеду — топливо старухе останется, она тоже не кошка, своей шерсти нет. Нашел я неподалеку, в одном из переулков, сад. С улицы не подумаешь, что за домом такой сад может быть. Деревья в нем всякие, кусты, скамейки и, главное, очень подходящий забор.
А вместо сарая дрова мы складывали в подвал под особняком, ход в него из дома шел, прямо из коридора.
— В нем винный погреб раньше помещался, — рассказывала хозяйка.
Бывало, схожу, выломаю две доски, нарублю их на плашки перед крыльцом и снесу в подвал.
Старуха и посоветовала подвал для дров приспособить.
— И под рукой, — говорит, — и не украдут.
Однажды прихожу в сад, а туда по дрова, разумеется, не один я ходил, и вижу: какой-то курносый паренек у забора пыхтит, тоже доски выламывает.
— Помочь? — спрашиваю.
— Отстань, — говорит, — сам справлюсь.
— А как тебя зовут?
— Витька.
— А сколько тебе лет?
— Тринадцать.
— Давай помогу.
— А ну!
Самолюбие не позволяет помощь принять. Рванул мой Витька доску на себя, — доска, правда, затрещала, но парень не удержался, бац на спину, доска его по лбу, на лбу — синяк, губы дрожат, вот-вот заплачет.
Думаю: надо его разозлить, а то заплачет, застыдится, убежит, и конец нашему знакомству.
— А доску эту, — говорю, — я у тебя возьму.
Вскочил мальчишка, ощерился, сразу о синяке забыл.
— А я тебя камнями забью, — говорит.
Поговорили мы с ним… Ничего, сошлись. Выломал я себе три доски, ему две, пошли обратно вместе.
— Ты где живешь? — спрашиваю.
— Здесь, на Фонтанке.
— А отец у тебя чем занимается?
— Отец на Путиловском заводе работает.
— А как же вы сюда, на Фонтанку, попали?
— А нас сюда из подвала переселили…
Вышли мы на Фонтанку.
— А где же ты здесь живешь? — спрашиваю.
— А вон, — говорит, — в большом доме, на втором этаже, там еще на двери вывеска: «Барон фон Мердер».
— Эх ты, барон! — говорю. — Идем ко мне, наколю я тебе твои доски.
Ну поломался он для приличия и согласился.
На другой день мы уже вместе по дрова пошли, потом зазвал я его к себе, и началась наша дружба. Я ему про войну рассказываю, о Красной Армии, о деникинцах, о Колчаке, вместе с ним револьвер свой чищу, целиться его научил, азбуке Морзе выучил, короче говоря: бери парнишку на фронт, он и там без дела не окажется. Виктор тоже в долгу не остался: начал меня арифметике обучать. Придет ко мне вечером уроки готовить, ну и сидим мы с ним вместе, решаем задачки всякие.
Александра Евгеньевна во мне души не чает. После того как я с Виктором подружился и начал с ним задачки решать, она, кажется, совсем убедилась в том, что я нахожусь в отставке и не знаю, как свое время убить.
4
Довелось однажды днем остаться мне в доме одному. Старуха ушла не то карточки какие-то получать, не то платок какой-то понесла на рынок на сахар выменивать. Сижу у себя в комнате и книжку читаю. Слышу — звонок. Пошел к двери, открываю.
Стоит на парадном мужчина. Бородка клинышком, серенькое пальтецо… Ничего особенного.
Взглянул на меня, хмыкнул почему-то и спрашивает:
— У вас для продажи саксонского фарфора не найдется?
Вижу — скупщик. За последние дни они что-то редко стали к моей хозяйке захаживать. Не захотел я упускать покупателя, дай, думаю, услужу хозяйке.
— Отчего же, — говорю, точь-в-точь как всегда отвечала Александра Евгеньевна, — найдется, если заплатите пшеном или рисом.
Незнакомец ухмыльнулся, сунул мне в руку какую-то записку и, не говоря больше ни слова, повернулся и скрылся за углом. Что-то непонятно!