— Когда мы учим собаку работать по следу, мы подавляем в ней и страх, и ее природный охотничий инстинкт, и много других данных ей природой качеств. Так надо. Мы даже лишаем ее голоса. Наша собака никогда не лает на границе. Скажите, какая собака упустит случай погоняться за лисой или за зайцем? Нет такой собаки! А вот наша, пограничная, если она взяла след — не пойдет за зайцем. Ей будет тяжело упустить этот случай, она может заскулить и даже жалобно поглядит на хозяина, но пойдет все-таки по следу. Так надо. Она тоже ведь служит… — Кошелев потрепал своего любимца, с радостью подбежавшего к нему, погладил черную клыкастую морду и снова повторил: — Так надо…
Проезжая по нашим пограничным дорогам, я всюду видел результаты большого труда, видел преображенную землю и не переставал восхищаться ее красотой.
На той стороне было все так же, как и тридцать лет назад, если не хуже.
На той стороне у границы — маленькое селеньице, с полсотни земляных хижин, покрытых соломой. В селении нет ни деревца, ни куста зелени, ни света, ни воды — глина, саман и тьма. На голом бугре нелепо торчит железная пограничная вышка. Вот и вся индустриализация! При виде нас на глинистый бугор, который валом тянется вдоль границы, высыпала ватага оборванных ребятишек. Они, словно тощие линялые птицы, устало расселись на бугре, подобрав под себя ноги. Затем украдкой подсели к ним взрослые. Это были старики, обросшие седой щетиной, такие же оборванные, как и дети. Все они глядели в нашу сторону с невыразимой тоской.
Во всех подразделениях границы в первые дни я повторял один и тот же вопрос: «Уральские есть?» Мне отвечали: «А тульских не требуется? Горьковские есть, оренбургские, с целинных районов. А свердловских, кажется, нету». Ну, какое это имеет значение? — спрашивал потом я себя.
На заставе несут пограничную службу представители шести национальностей Советского Союза. И командир гордится этим. Есть чем гордиться — его застава из года в год прочно удерживает за собой почетное первенство отличной заставы. Люди не только дружно несут службу, но дружно живут и дружно веселятся.
Перед вечером, когда у солдат, наконец, появилось «личное время», на дворе заставы стихийно возникла художественная самодеятельность. Надо было видеть эту огневую пляску в разных манерах, слышать неиссякаемые забористые частушки и припевки на разных языках — это был концерт народов СССР.
— Кто же руководит у вас самодеятельностью? — спросил я.
— Да у нас на это дело все мастера большие, — отвечали пограничники. — У нас и замполит может, и Галкин — все могут…
И действительно, трудно было разобраться в этом большом веселье и найти, кто исполнитель, кто дирижер — «все могут». В ленинской комнате я видел столько музыкальных инструментов различного назначения, что ими можно «вооружить» целый ансамбль.
Личный состав заставы живет большой жизнью нашей страны. На заставу по индивидуальной подписке солдат идет поток газет на многих языках, из разных областей и даже районов.
…Служба на границе — дело трудное и не всегда безопасное. Уходя в наряд, никто не скажет, вернется он здоровым и невредимым или нет. Самые неожиданные случаи возникают на границе.
На всех заставах и ленинских комнатах можно найти описание подвигов, сухое и экономное, как в приказе, увидеть портреты героев, иногда — их оружие и личные вещи. История каждой заставы — это летопись о подвигах простых и мужественных людей. И все-таки мне пришлось рассказывать о том, что из себя представляла граница в годы моей службы, как охраняли ее мы, рабочие парни с Урала. И я видел, каким, огоньком загорались глаза моих слушателей — солдат границы, которые в храбрости никому не уступят. Тогда и зародилась мысль написать сборник рассказов о пограничниках тридцатых годов. В основу каждого рассказа легла невыдуманная история. Когда пишешь о границе, не надо придумывать. В те дни приходилось вести борьбу с многочисленными нарушителями, с бандитами и контрабандистами, со шпионами, борьбу жестокую и отчаянную, не на жизнь, а на смерть. И думается, что об этом интересно знать не только тем, кто уже служит, но и совсем молодым людям, тем, кто готовится завтра встать часовым у пограничного столба нашей Отчизны.
Неправильно было бы считать, что время пограничной романтики прошло и сам человек закрыл ей дорогу, соорудив хитрые контрольно-следовые полосы, заграждения и т. п. И героев больше не будет. Нет! Я видел этих героев. Они молоды, как и те мои современники, о которых я пишу, простые и скромные. Они знают то, что не знали те: физику, математику, многие в подлиннике читают Шекспира и Гете. Они говорят о мире и садят деревья на окаменелой пограничной земле. Разводят цветы под окнами солдатских казарм. Но в бою — это львы, не знающие страха, готовые повторить бессмертные подвиги своих отцов — Андрея Коробицына, Ивана Латыша и других, чьими именами названы заставы. И когда я писал эту книгу, я думал не только о своих друзьях и соратниках, но и о тех, кто молод, кто сейчас с гордостью носит зеленую фуражку советского пограничника.