-- Фальсифицированный, -- тонким фальцетом тявкнул опять какой-то эсер.
-- ...Выражает надежду, -- не смущаясь, по-прежнему твердым тоном продолжает товарищ Свердлов, -- выражает надежду на полное признание Учредительным собранием всех декретов и постановлений Совета Народных Комиссаров. Октябрьская революция зажгла пожар социалистической революции не только в России, но и во всех странах.
На правых скамьях кто-то хихикнул. Яков Михайлович, смерив его уничтожающим, презрительным взглядом, повышает голос:
-- Мы не сомневаемся, что искры нашего пожара разлетятся по всему миру и недалек тот день, когда трудящиеся классы всех стран восстанут против своих эксплуататоров так же, как в Октябре восстал российский рабочий класс и следом за ним российское крестьянство.
Как стая перелетных белых лебедей порывисто взметается к небу, так вырываются у нас восторженные аплодисменты.
-- Мы не сомневаемся в том, -- еще смелее и увереннее говорит председатель ВЦИКа, -- что истинные представители трудящегося народа, заседающие в Учредительном собрании, должны помочь Советам покончить с классовыми привилегиями. Представители рабочих и крестьян признали права трудового народа на средства и орудия производства, собственность на которые давала возможность до сих пор господствующим классам всячески эксплуатировать трудовой народ. Как в свое время французская буржуазия в период великой революции 1789 года провозгласила декларацию прав на свободную эксплуатацию людей, лишенных орудий и средств производства, так и наша Российская социалистическая революция должна выставить свою собственную декларацию.
Вся наша фракция опять горячо аплодирует. Меньшевики и эсеры, насторожившись, хранят враждебное молчание.
-- Центральный исполнительный комитет выражает надежду, что Учредительное собрание, поскольку оно правильно выражает интересы народа, присоединится к декларации, которую я буду иметь честь сейчас огласить, -- заявляет Яков Михайлович и спокойно, не торопясь, торжественно оглашает декларацию, заканчивая выступление следующими словами: -- Объявляю по поручению Всероссийского центрального исполнительного комитета Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов Учредительное собрание открытым.
Мы поднимаемся и запеваем "Интернационал". Все члены Учредительного собрания тоже встают, громко щелкая откидными стульями, и один за другим нестройно подхватывают пение. Медленно и победоносно плывут в воздухе торжественные звуки международного пролетарского гимна.
В центре зала, в первом ряду, расставив толстые ноги и высоко закинув курчавую седеющую голову, самодовольно поет, кокетливо улыбаясь и широко раскрывая рот, лидер правых эсеров Виктор Чернов, этакий Лихач Кудрявич. От удовольствия он закрывает глаза. Иногда поворачивается своим тучным телом к депутатам и дирижирует толстыми, короткими обрубками пальцев, как псаломщик, исполняющий обязанность регента на клиросе приходской церкви.
"Но если гром великий грянет над сворой псов и палачей", -- поет Учредительное собрание.
При этих словах Виктор Чернов лукаво щурит плутоватые глазки и с вызывающей улыбкой на полных, плотоядных губах демонстративно делает широкий, размашистый жест в нашу сторону.
Окончив пение, мы громко провозглашаем:
-- Да здравствует Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов! Вся власть Советам!
-- Вся власть Учредительному собранию! -- раздраженно кричит с места правый эсер Быховский.
Свердлов восстанавливает тишину громогласным заявлением:
-- Позвольте надеяться, что основы нового общества, предуказанные в этой декларации, останутся незыблемыми и, захватив Россию, постепенно охватят и весь мир.
-- Да здравствует Советская республика! -- снова летит с наших скамей единодушный восторженный возглас.
С увлечением, не жалея рук, мы оглушительно бьем в ладоши.
III
Слово к порядку дня получает правый эсер Лордкипанидзе. Поднявшись на ораторскую трибуну, он, спеша и волнуясь, словно боясь, что его сейчас лишат возможности говорить, гневно заявляет:
-- Фракция эсеров полагала бы, что давно уже надо было приступить к работам Учредительному собранию. Мы считаем, что Учредительное собрание может само открыться; нет иной власти, кроме власти Учредительного собрания, которая может открыть его.
Негодование, переполняющее нас, вырывается наружу. Свистки, шум, крики "долой!", удары пюпитрами и по пюпитрам заглушают слова оратора. Сзади него на председательском возвышении невозмутимо застыл Свердлов. Он для приличия звонит в никелированный колокольчик и, метнув в нашу сторону веселыми, смеющимися глазами, с напускным беспристрастием небрежно роняет:
-- Прошу соблюдать спокойствие.
В наступившей тишине Лордкипанидзе, не оборачиваясь, большим пальцем правой руки указывает через плечо на Свердлова и презрительно замечает:
-- Ввиду того что гражданин, который стоит позади меня, руководит...
Эта наглость окончательно выводит нас из себя. Заключительные слова Лордкипанидзе тонут в гуле и грохоте, в неистовых пронзительных свистках.
С изумительной выдержкой Яков Михайлович проходит мимо выходки, направленной лично против него, и спокойным тоном человека, уверенного в своих силах, с тем же внешним бесстрастием заявляет:
-- Я покорнейше прошу соблюдать тишину. Если потребуется, я собственной властью, данной мне Советами, могу сам призвать к порядку оратора. Будьте добры не шуметь.
Шум прекращается, и Лордкипанидзе, захлебываясь, возобновляет чтение своей декларации.
-- Мы считаем, -- заканчивает он, -- что выборы председателя должны идти под председательством старейшего. Однако на этой почве вам, господа, как бы вы этого ни хотели, мы окончательного боя не дадим, на эту уловку не пойдем и на этом формальном поводе разорвать с Учредительным собранием мы вам возможности не предоставим.
Лордкипанидзе сходит с трибуны. На его тонком и остром лице просвечивает сознание исполненного долга. В центре и справа его приветствуют аплодисментами. Выступление Лордкипанидзе открывает карты правых эсеров. Мне становится ясно, что они решили беречь Учредительное собрание, как в свое время кадеты берегли первую думу. Они хотят использовать Учредительное собрание как легальную базу для свержения власти Советов.
Тут же я вспоминаю, как за несколько дней до открытия "учредилки" мне пришлось до хрипоты спорить с эсерами в красных кирпичных казармах 2-го Балтийского экипажа, на глухом и пустынном Крюковом канале. Правые эсеры тогда играли ва-банк. Они вели азартную и авантюристическую борьбу за овладение питерским гарнизоном. Подпольные боевые организации правых эсеров стремились внедриться в каждую воинскую часть. На митинг матросов 2-го Балтийского экипажа явился весь цвет правых эсеров во главе с членом Учредительного собрания Брушвитом. Ожидался Виктор Чернов, но он почему-то не приехал. В унылом коридоре, освещенном тусклыми электрическими лампочками, я неожиданно встретил молодого эсера Лазаря Алянского, который, заложив руки в карманы брюк с широченным клешем, важно разгуливал в темно-синей матросской голландке с выпущенным наружу воротником. При встрече со мной он смутился и покраснел.
-- Почему вы надели матросскую форму? -- удивленно спросил я его.
Алянский сконфузился еще больше.
-- Я теперь поступил во флот, -- глядя мне прямо в глаза и, как всегда, сильно картавя, выпалил Лазарь Алянский.
Я не мог удержать улыбки.
Для проникновения в казармы эсеры широко применили тогда своего рода "хождение в народ", которое на практике превратилось в простой маскарад.