– Надо было совсем не ходить в школу, – говорит себе Димка, и от этой мысли – от того, что в его голове появилась такая хулиганская, дерзкая мысль, – тихо улыбается.
Он не спешит, хотя сгорает от нетерпения. Ему хочется растянуть этот свой путь домой, этот первый побег из опостылевшего класса, где Катерина Пална оглушительно стучит карандашом в столешницу и кто-нибудь каждую минуту готов напомнить ему, что он тут самый слабый, самый трусливый, – и одновременно хочется сократить этот путь до одного последнего мгновенья, бежать, нестись домой, как та девочка с качелей, чтобы какая-нибудь неожиданная кочка била в подошву обжигающим хлопком и толстые дворовые голуби, не рассчитавшие его скорость, в последний момент прыскали в разные стороны, задевая его крыльями.
В море Цаплина сначала бывает страшно.
Особенно когда погружаешься.
Сначала – голубой, усеянный искрами суматошных рыб.
Потом – синий, в котором кружат большие медленные тени.
Потом синий цвет сгущается, становится неподвижным.
Потом к иллюминатору прилипает непроницаемая черная ночь.
А потом включается прожектор – и вырезает из ночи живое море.
И можно рассматривать его, как вынутый из арбуза кусок.
И как напичканные в арбузную мякоть косточки, сверкают перед завороженным взглядом все эти блики и огоньки подводной жизни.
Тайной, посеянной на спасительной глубине жизни.
1 Ремизов “Посолонь”.
«Дружба Народов» 2008, №1
© 2001 Журнальный зал в РЖ, "Русский журнал"