Высоко над монастырем излучение творило с небом галлюциногенные чудеса. “Это знак всем, кто способен увидеть. Повернулась Махаяна – Большая Колесница. Уже слышна поступь того, кому Гаутама передал природу бодхисатвы. Наступает время Майтрейи, шестого будды на Земле. Юный будда пришел на землю!”.
Два эвенка, сидевшие на берегу своего холодного океана, тоже видели небесные лотосы, опадающие и вновь расцветающие в небе. Их невозмутимый проспиртованный взгляд лишь на секунду остановился на этом необычном зрелище. Водка вместо традиционного своего действия превратила их не в мистиков, как это бывает в большинстве случаев, а в убежденных материалистов. “Снова русские запускают тунгусский метеорит. Суетятся…”.
Когда уже ослабленное излучение достигло Параллельного мира № 42, Полина дотянула последнюю ноту и победно посмотрела на своих слушателей.
В тот же миг электронный вихрь ворвался в мозг Афанасия и произвел в нем необратимое действие. Афанасий вдруг понял, что далеко не все встретят сегодня родных. В живых остались только те, кто в силу необходимости был в бункере, защищенном свинцовыми плитами. Эсфири суждено было дождаться своего мужа. А родители Афанасия, Антона и Полины погибли.
Полину возьмет на воспитание тетка, редкая сволочь, которая отточит характер своей племянницы. Впоследствии это поможет девочке воцариться в роли несокрушимой примы Мариинского театра. Антон и Афанасий попадут в интернат, и государство обеспечит им счастливое детство.
Спустя много лет, когда Антон успеет закончить физтех и спиться, они встретятся в любимом городе под колоннами Казанского собора. Питер к тому времени превратится в грязный захламленный мегаполис, и именно здесь, возможно, как нигде больше в России, будет ощущаться таинственное и страшное время распада великой империи.
Антон сидел на корточках с безумно дорогой бутылкой виски в руках, бог весть откуда взявшейся, и смотрел вверх, туда, где мощные серые колонны Казанского собора уходили, не кончаясь, в небо – так он видел. И бутылка виски не была здесь целью, она не была даже средством. К нему подошел человек, одетый в старенькие джинсы и ветровку, и сел рядом.
– Антон! – позвал он его.
– А-а-а, ты… Афоня…
Антон, кажется, даже головы не поднял. Он и так узнал Афанасия.
Позади Афанасия стояли человек пять, выглядевших странно. Ярко-оранжевые хламиды, лысые головы и костяные четки в руках. Кого теперь удивишь лысой головой и оранжевой рясой? Но никто, похоже, и не собирался удивлять. Оранжевые напряженно склоняли головы, прислушивались к разговору.
– Ага, братья и сестры кришнаиты? – попытался как-то определить их Антон.
Возможно, в этой толпе действительно кроме братьев были еще и сестры, но все половые признаки тщательно скрывались.
– Кришнаиты – друзья Бхагават Гиты, танцуют и поют, праведно живут. Ты что ли кришнаитом стал, Афоня?
– Нет.
– Ну, а живешь как? В смысле – вообще.
– Да, – ответил Афанасий. Это означало, что “живу” и сам по себе этот факт довольно удивителен, к чему тут еще прилагательные вроде “сносно” или “как всегда”.
– Это кто с тобой? – Антон указал на свиту Афони.
– Так, ходят…
Те, видимо, решили, что Афоня таким образом представил их своему знакомому и разом поклонились в пояс. От неожиданности и чтобы сгладить впечатление от этого синхронного поклона, Антон приветственно приподнял бутылку:
– Может со мной, братва?
Никто не ответил.
– Молчаливые они у тебя.
– Да, – сказал Афанасий.
Пятеро молчаливых были апостолами Афони, такой статус они сами себе определили.
Когда Афанасия называли буддой, он не сердился, отмахивался равнодушно: “Что об этом много говорить, братья. Живу я – человек говенная рожа – и умру как-нибудь по-дурацки”. Старенький православный монах отец Никон, обитающий в келье Свято-Донского монастыря, разговевшись однажды с Афоней кагором, пробурчал: “Ты, Афоня, пониманием богат, а тяжко, должно быть, нести этот крест…” Ветер гнал по Невскому проспекту желтые листья и обрывки газет, прибивая летучий мусор к основаниям ребристых колонн Казанского собора. Оранжевые фанатично ловили каждое слово из беседы Афони и Антона, немного смущенно поглядывая на бутылку виски, которую Антон бережно прижимал к организму. Обычно Афоня разговорами их не баловал. Собственно, по его примеру и они не питали никакого доверия к словам. А тут вдруг учитель разговорился…