— Одиннадцать.
— Скажи отцу, что нехорошо посылать ребёнка с такими просьбами.
На его лице изобразилось отвращение. Он дал Нагако денег.
Нагако в точности передала эти слова отцу, который поджидал её внизу. Потрясая палкой и шатаясь, отец выкрикнул: «Чёрт побери! Стоишь себе спокойно, и тут на тебя словно водопад обрушился!» Он задрал голову. Нагако физически ощутила, как на голову её отца с седьмого этажа обрушился водопад.
Нагако относила письма отца в несколько фирм, где работали его сокурсники. Матери это надоело, и она оставила их. После инсульта отец стал ходить с палочкой.
Через месяц после очередного холодного душа Нагако отправилась к ещё одному отцовскому приятелю. Он сказал: «Вряд ли ты пришла одна. Покажи-ка, где прячется твой отец». Нагако кивнула на окно. Приятель открыл окно и взглянул вниз. «Что с ним?!» — закричал он.
Нагако испугалась и подбежала к окну. Отец лежал на мостовой, вокруг него собралась толпа. Отец умер от второго инсульта. Нагако представляла себе, как из высокого окна важной фирмы обрушился страшный поток воды, который и погубил отца.
Шум этого водопада и слышала Нагако сразу по прибытии в лондонский отель.
В воскресенье Нагако отправилась в Гайд-парк. Она уселась на скамеечку возле пруда, смотрела на уток. Её заставило обернуться цоканье подков. Четверо всадников — родители и двое детей — приближались к ней. Нагако удивилась, ибо все четверо, включая десятилетнего мальчика и его сестру, которая была старше его на пару лет, были тщательно одеты в строгие костюмы для верховой езды. Этот маленький джентльмен и эта маленькая леди… Провожая взглядом наездников, Нагако захотелось найти в Лондоне магазин, где торгуют такими костюмами, и хотя бы дотронуться до одного из них.
[1962]
Сороки
Мой старинный приятель пришёл ко мне со своими двумя зимними пейзажами. Мы сидели в гостиной и мирно беседовали. Вдруг приятель вскочил, выбежал на веранду и закричал: «Смотри скорее, сорока! Да не простая, а китайская!»
Я удивился и дважды переспросил его. «Сорока, говоришь? Вроде бы у нас в Камакура никаких китайских сорок не водится», — подумал я с сомнением. Впрочем, товарищ мой частенько выезжал на этюды за город и в птицах понимал хорошо. Может, он был и прав, но только я всё равно сомневался. На самом-то деле про сорок я знал только то, что старые поэты частенько воспевали их. Ведь и легенда такая есть — будто бы седьмого июля, ночью, на небе встречаются две влюблённые звезды — Пастух и Ткачиха: через Млечный Путь они переправляются по мосту, который сороки образовали своими крыльями.
В общем, эти самые сороки или уж не знаю кто, стали прилетать чуть не каждый день. А в первый раз мы видели их через несколько дней после седьмого июля.
Может, мой друг и ошибся, но только теперь я всякому гостю говорил: «А вы знаете, к нам в сад сороки прилетают». Будто бы и вправду намеревался предъявить настоящую сороку.
Когда мой друг сказал про сорок, я оставался на своём месте в гостиной и никаких птиц не видел. Но всё-таки сказал: «Сколько их там? Штук шесть-семь? Они часто сюда прилетают. До десятка насчитывал». Я так и не поднялся на крик товарища. Что мне на них смотреть-то? Никакого интереса. Сороки гораздо больше интересовали меня в качестве литературного факта. Потому что именно в качестве такового они и укоренились в моём сознании. Но только теперь, когда слово «сорока» было произнесено вслух, эта птица стала для меня чем-то другим. Многие слова обладают такой силой. Вот и сейчас так: услышал слово, и вся старая поэзия ожила передо мной. Будто ручеёк зажурчал.
Вообще-то, эти птицы залетали в мой сад часто. И я к ним попривык. Своих домашних я часто спрашивал, как они называются, но вразумительного ответа не получал. Я не знал названия птиц, но всё равно ждал, когда они прилетят. Мне хотелось, чтобы они прилетали и через год, и через два… Они прилетали сюда стаей — до десяти штук. Слетали с деревьев на землю, искали прокорм. Я бы и сам дал им чего-нибудь, но не знал, что им нужно.
Мой дом располагался неподалёку от громадной статуи Будды, восседающего под открытым небом. Позади дома нависала гора, за ней высилась ещё одна и ещё одна. Оттуда и прилетали птицы в мой сад. Были и перелётные, были и такие, кто никогда не покидал гору. Коршуны, камышовки, совы… Ну и, конечно, воробьи. Я узнавал их по пению, и это пение мне очень нравилось. Вот камышовки запели — снова весна. Вот вы снова здесь. Хорошо…
Я прожил здесь двадцать лет. И все эти годы птицы были со мной. Мне казалось, что это те же самые птицы, что и двадцать лет назад. Я как-то не задумывался о том, сколько они живут. Но вот в один прекрасный день я стал расспрашивать домашних: «Сколько живёт коршун? Сколько живёт камышовка?» И тут до меня дошло, что это не тот самый коршун и не та самая камышовка… И что в мой сад прилетают незнакомые птицы.