— Скажите, а как к нам попал чачван? — спросил юный историк. — Я слышал, что это обычай не наш.
— Совершенно верно, — подтвердил старик. — Его принесли к нам иноземные завоеватели много веков назад. Но, как говорят, слава Магомету, что теперь с ним покончено. Помню, как в двадцатые годы на всех площадях города горели костры. Дым был черный, зловонный… Это сжигали паранджи. О, что творилось! Не просто, не просто было открыть лицо женщине!
И действительно, религиозные фанатики преследовали смелых женщин, сбросивших чачван, от них отказывались отцы, братья, мужья, их убивали из-за угла.
В мае 1928 года сотни женщин вышли, чтобы проститься с любимой артисткой Турсуно́й. Ее зверски убил муж. Он не хотел, чтобы Турсуной выступала на сцене, и ударом кинжала оборвал ее песню.
Фанатики грозили, что такая участь ждет всех, кто пойдет против святых законов религии.
Но гибель Турсуной вызвала возмущение и гнев.
С этими стихами обратился к женщинам замечательный узбекский поэт Хамза́.
Еще ярче запылали костры на площадях городов. Сотни женщин впервые вышли на улицы с открытыми лицами. Отныне они тоже будут строить новую жизнь. Многие ташкентские девушки пришли на текстильную фабрику, стали прядильщицами, ткачихами.
— Хорошую построили фабрику, — сказал отец аспиранта. — Ткань так и льется из машины. А до того делали ее на кустарных станках. С большим трудом. Да и той мало станок давал, всего несколько локтей…
— Локтей? — удивился Усман. — Каких локтей?
— О-о! — поднял брови хозяин. — Была такая мера…
Объяснять он начал издалека.
…Хлопковые поля подходят к самому городу. По разбитым проселкам с однообразным скрипом ползут арбы. Над дорогами весь день висят облака пыли. Хлопок везут и везут…
Скупщики мнут в пальцах белые, нежные комочки. Потом звучно хлопают по ладоням. Идет торг.
На вырученные деньги крестьянину нужно многое купить. И в первую очередь одеться.
Приказчик ловко накручивает на свой локоть ткань, придерживая ее конец пальцами.
Такова мера. За десяток локтей ткани крестьянин отдавал все, что выручал от продажи хлопка. А сколько времени, труда затратил он, чтобы вырастить его!
Как ни странно, но в этом древнем краю хлопка до революции не было ни одной текстильной фабрики.
Ткань привозили издалека, и глубокой тайной оставалось чудесное превращение хлопка в ситец и сатин.
Сейчас это крупнейшее предприятие — Ташкентский комбинат объединяет семь фабрик, три завода и десятки мастерских. Целый городок вырос на бывшей окраине Ташкента.
Неумолчный шум веретен. Шесть тысяч станков, как шесть тысяч волшебников, превращают нити в чудесную ткань. На ней разбросаны весенние цветы, похожие на те, которые вспыхивают в майской степи под Ангреном. За год комбинат выпускает двести миллионов метров такой ткани.
«Двести миллионов!» — удивился Усман. Да, это не локти какого-то торговца!
Разумеется, комбинат не единственное промышленное предприятие сегодняшнего Ташкента. Город выпускает экскаваторы, ткацкие станки, мостовые краны, хлопкоуборочные машины, радиотехнические изделия. Всего не перечислишь… Фабрики и заводы узбекской столицы работают не только для своей республики. Машины и станки с ташкентской маркой едут во многие страны.
Аплодисменты
На базаре сотни лавок, тут же расположились чайханы, куда собираются по вечерам развлекаться разными зрелищами.
У каждого есть свой любимый конек.
Хозяин и его друг Кадыр-ата готовы всю ночь напролет говорить о земле, воде, хлопке. Когда-то оба они были дехканами — выращивали хлопок и хлеб.
Поля «белого золота» начинаются сразу же за Ташкентом. Тут много богатых колхозов. В один из них и свезет потом хозяин своего гостя и его внука. А сейчас Усманом завладел сын хозяина.
— В какой бы области историк ни работал, а историю культуры, историю искусства, в особенности своего народа, он должен знать, — горячо убеждал юного историка аспирант. — Хотя бы в общих чертах, — добавил он и подвел Усмана к полкам своей домашней библиотеки. — Вот полистай эту книжицу. А потом посмотришь вот эту…
Первая была — очерки узбекского народного искусства. Вторая — очерки современного искусства.
Дедушка и хозяин ушли в чайхану. Аспирант — в университет. Усман остался в доме один. «Очерки» увлекли его. И вот уже перед ним, как наяву, встает картина из прошлого.