Стояла зима, сугробная, метельная и с морозцем. А рядом со мной индианка была в серебряных ремешках на босу ногу, и голый живот её цвета оливок мелькал между складками сложно-струистой одежды из прозрачного шёлка. С улыбкой нездешней прелести она обратилась ко мне и сказала нечто невероятное:
— Не сомневайтесь, вас очень ждут на аэродроме. Когда самолёт приземлится, идите за мной, только не отставайте, в такую погоду мы ходим быстро. Я приведу вас туда, где вас очень ждут.
Заметьте, она не добавила к этому «И не спрашивайте, откуда я всё это знаю»!.. Потому что я знала прекрасно — откуда. И она это знала.
Когда самолёт приземлился, объявили: «В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ ВЫХОДЯТ ГРАЖДАНЕ С ИНОСТРАННЫМИ ПАСПОРТАМИ! ВСЕ ДРУГИЕ ПАССАЖИРЫ НАШЕГО РЕЙСА ОСТАЮТСЯ И ЖДУТ НА СВОИХ МЕСТАХ!»
Индианка взяла мой паспорт, и её шёлковые одежды, ритмичность походки, качания головы и укачивания ребенка включили меня в поток иностранцев-индусов и вывели из того самолёта, ритмически охмурив стюардессу, проверявшую паспорта.
На аэродроме в Лондоне пропускали в первую очередь граждан безупречных капстран. Граждан Индии пропускали не в первую очередь, но не в последнюю. А в последнюю очередь пропускали известно кого…
Когда меня, наконец, пропустили, индианка к тому времени успела снять с багажного эскалатора два чемодана — свой и мой, которого в жизни она не видела, да и я бы его не нашла среди множества точно таких же, если б не золотистая ленточка, мной привязанная для узнаванья.
Шла индианка так быстро, что я задыхалась, еле-еле за ней успевая, да и скользкая была под ногами дорога, то крутая — вверх, то покатая — вниз.
— Вот люди, которые вас очень ждут, — сказала она. — Вы никогда их не видели, но это Шекспир и его компания. Не волнуйтесь, всё будет прекрасно!.. Вы только представьте себе, как прекрасно всё это будет! — И она улыбнулась мне на прощанье, сияя любовью, которая — высшая тайна и высшее знание.
Шекспир и его компания вовремя привезли меня в Кембридж, за три часа до скончания того замечательного мероприятия. Но этих часов мне хватило вполне для чудес Книготворения и Рисункописания.
На обратном пути я везла какую-то штучку, без которой не мог работать компьютер учёного в глухой российской глубинке. Учёный был всемирно известен, а у него эта штучка сломалась, и компьютеров здесь тогда не было почти что ни у кого, исключая, естественно, иностранцев. И вот один всемирно известный английский учёный попросил меня провезти эту штучку для другого учёного. Обожаю такие всемирно полезные штучки!
Ещё на обратном пути я везла себе книги, которые были простительны ТОЛЬКО ДЛЯ ИНОСТРАНЦЕВ! Книг было очень много, тридцать два килограмма, в коробчатом клетчатом мешке на колесах.
— Это что же у вас там такое? — спросил таможенник.
— Книги, — я говорю, — книги, художественная литература.
Таможенник был начитанный, он заглянул в мешок и увидел, что литература там, действительно, вся художественная… Но, пока он раздумывал, что со всем этим делать и как со мной поступить, мимо прошел лорд и хладнокровно покатил мой мешок с книгами — как свою кладь, своей иностранной ногой, в башмаке ручной работы, толкая мою художественную литературу к выходу в город, где я была ему благодарна за такую находчивость в чаплинском ритме!..
Совсем не то поразило меня на Западе, что там все есть и всего очень много. Одной вещи там не было начисто, вот этой: «ТОЛЬКО ДЛЯ ИНОСТРАНЦЕВ!»
Страна моя грохнулась вдребезги, подстелив под себя соломку, в которой была эта страшная мина: «ТОЛЬКО ДЛЯ ИНОСТРАНЦЕВ!». Образовалось общество с очень общественным мнением ТОЛЬКО ДЛЯ ИНОСТРАНЦЕВ. Для этого общества и для его иностранцев наступили чудесные времена, которые я назвала гестапо успеха. Но образ, как говорят теперь — имидж, нашей страны среди иностранцев почему-то так сильно ухудшился, что надо теперь платить иностранцам за его улучшение.
Иногда я спрашиваю у того чемодана, что индианка сняла с багажного эскалатора на лондонском аэродроме «Хитроу»:
— Откуда она узнала, что ты — мой? Можно читать мысли. Но тебя в моих мыслях тогда не было, это я помню точно.