Втискиваем "Ямаху" впритык к ударной установке. Тарелки висят у меня над правым ухом, в левое - дует "преображенский" саксофон. Где-то под потолком примостился Игорь с контрабасом. Радист командует из другой комнаты - начинаем играть - хорошо, что хоть он отдельно. Записывать начинаем все с нуля (ранее записанное стерли как брак). Проходит час, потом второй. Дышать в тесной комнатушке уже нечем - приходится раздеваться почти до нижнего белья, а на улице зима и 15 градусов мороза. Единственное, что утешало, это наше нахождение вне досягаемости непреклонной "дамы" со шваброй.
Hе скрою, некоторые, особо мощные акценты барабанщика напоминали громыханье злосчастного ведра, а когда Журкин играл щетками, в ушах так и стояло ласковое шарканье швабры по паркету. Было уже не до интересных импровизаций, начали путать части темы, забывать форму и гармонию. Бились мы в поту в страшной духоте до 10 часов вечера (начали в 2 часа дня!), но так ничего записать и не смогли.
С тех пор я и невзлюбил эту самую, гранд-пьяну "Ямаху" - лучше уж играть на родной, отечественной пианинке - у нее хоть клавиши легкие!
40. РОК-ШОСТАКОВИЧ.
Шел я как-то дождливым осенним вечером от Консерватории вниз по левой стороне улицы Герцена к Манежу. Шел с занятий, глядя себе под ноги. Смотрю, что рядом кто-то топает по лужам в летних туфлях с дырочками сверху для вентиляции. Дождевая вода, аккурат, туда и попадает, и ноги, должно быть мокрые, а на дворе октябрь и прохладно весьма. Поднимаю голову: кто это носит такую обувь не по сезону? Ба! Да это сам Дмитрий Дмитриевич ("двойная доминанта", как именовали его студенты), погруженный в свои творческие думы. Жил он здесь поблизости, улица Hеждановой, - вот и вышел, наверное, прогуляться. Hеужели, думаю, никто из домашних не следит, во что обут гений? Так ведь и простудиться не долго, думаю я, обгоняя маэстро, - надо же, какая замечательная встреча!
Случилось сие в 60-х, а 20-ю годами позже, произошла другая встреча, как бы, в продолжение первой. Преподавал я в джазовой студии. Говорит мне директор:
- Будешь заниматься с ансамблем, состоящим из ребят, учеников Центральной музыкальной школы (ЦМШ), что при Консерватории. Там, как известно, учатся особо одаренные! Все они пианисты, но играют кто на чем, и хотят создать рок-команду.
- Что же, это очень трогательно, что к нам в студию приходят учиться из таких высших, академических сфер, - отвечаю я, - позанимаемся, посмотрим, что получится.
И вот - первая репетиция. Ребята как ребята: очень культурные и, понятно, музыкально подкованные да и из хороших семей, наверное? Один играет на гитаре, другой - бас-гитарист, третий - клавишник и четвертый, самый маленький барабанщик. Повторяю, что все они по основной своей специальности - пианисты.
Знакомимся. Имена первых трех память не удержала, а вот последнего звали Димой и он мне кого-то очень напоминал. Он не стал напрягать мою память и признался, что - внук, да, того самого, осеннего "путника в ночи" в летних туфлях с дырочками. Правда, потомок был одет очень хорошо и вполне сезонно (была зима) - не в дедушку пошел! С обувью все было в порядке, а вот с игрой на барабанах - не очень, впрочем, как и у его товарищей, с их "вторыми" инструментами.
Помимо рока, я пытался просветить ребят джазом, но натолкнулся на активную неприязнь. Постепенно выяснилось, что, и вообще, им никакой наставник не требовался, а нужно было лишь помещение. Этот умысел быстро перестал быть секретом, как для меня, так и для директора студии, что не придало нам энтузиазма. Почувствовав, что "раскрыты", Цэ-Эм-Шовцы как-то плавно сами по себе исчезли. Hе скажу, что студия очень горевала по этому поводу.
А вскоре и Дима со своим папой Максимом обнаружились на Западе и о них заговорили вражьи голоса. Внук одумался, перестав позорить семью игрой на барабанах в рок-группе, и вернулся к основной своей специальности, став играть концерт для ф-но с оркестром дедушки, поглядывая на строгую дирижерскую палочку своего папы.