А когда Таракай проснулся, Ээзи рядом не было. Вместо неё бежал родник, неизвестно откуда взявшийся, и пел её голосом песни.
– Ээзи, – закричал Таракай, чувствуя, как сильно похолодели его руки, – вернись. Я буду тебе хорошим мужем!
Ему ответило эхо.
Ээзи не было и за кустом смородины, росшим неподалёку, и в ближайшем буераке. И Таракай сел на коня и поскакал в горы. Клапаны его сердца стучали, словно поршни у мотора, не успевая пропускать кипевшую в жилах кровь.
*
Вот и родник в кедровой роще, возле которого Таракай впервые увидел Ээзи. Вернее, русло родника, по которому ещё утром бежала вода. Оно успело уже обсохнуть, и грустно глядело на него. Так глядит свежевырытая могила, готовая поглотить всё, что было так дорого тебе, и унести с собою!
Угрюмая тишина наполняла воздух, и тень, бегущая от ели, колола Таракая как копьё. Чёрные бабочки кружились вокруг него, чёрное солнце заходило за гору. И лишь на ветвях ближайшего дерева пела какая-то птичка, подражая журчанью родника.
Нет пророка в своём отечестве
У себя на родине, в Республике Алтай, творчество Таракая долгое время не признавали. То стиль, видите ли, не тот, то село на его рисунке висит вверх ногами, то диплома об окончании художественного училища не хватает ему, чтобы пройти на очередную выставку художников!
Однажды в Вену, утопавшую в весенних магнолиях и пестревшую кафе, где можно было выпить чашку ароматного кофе, приехала делегация из Горно-Алтайска. То были чиновники из Правительства, взиравшие своими азиатскими глазами на прелести европейской цивилизации. На третий день пребывания в столице, после посещения главных достопримечательностей города, чиновникам предложили посмотреть выставку рисунков их земляка.
– Земляка?.. Без нашего ведома?.. Может ли быть такое?..
Чиновники подумали, что им неточно перевели с немецкого языка, и переспросили.
– Да, да, именно вашего земляка: художника Таракая!
Отказаться было нельзя, да и любопытство не давало покоя. И вскоре чиновники уже рассматривали рисунки алтайских гор, вершины которых напоминали голову человека, аилы были распилены пополам, и ближайшая к зрителю половина отсутствовала, а в небе летали НЛО, духи, похожие на дельфинов, и сам художник. Рисунки были необычными, и чиновники, привыкшие смотреть на мир правильными глазами, не знали, что сказать.
– Нарисовано с чувством, хотя и выглядит пикантно, – говорили чиновники, поскольку нужно было что-то сказать.
– Ух, какой нос! Да это и не нос вовсе, а подводная лодка, плывущая по Телецкому озеру!
– Персонажи картин пьяны, но симпатичны. Будто бы наш председатель Правительства устроил свадьбу своей дочке, пригласив чудесным образом весь Алтай!
– Вы говорите, Таракай – гений?
– Да, конечно, все картинные галереи Сибири закупают его работы, мы в курсе этих событий, – неслось отовсюду на алтайском языке.
И когда чиновники, налюбовавшись красотами Дуная, наслушавшись песен уличных музыкантов и посетив самые престижные рестораны и кафе, вернулись к себе на родину, на автобусных остановках Горно-Алтайска появилось объявление:
Персональная выставка художника Таракая
А в республиканском Союзе художников мэтры, известные в узком кругу, пили чай, обсуждая последние новости изобразительного искусства. И говорили про Таракая, пуская кольцами табачный дым:
– Этот бродяга пришёл к нам через служебный вход!
Звонок Хану Алтая
Таракай переживал чёрную полосу в своей жизни. Сельчане, которых он навещал в своих странствиях, не слишком охотно его угощали, и девушки в нарядных платьях, водившие по вечерам хороводы у берёзы, не слишком приветливо улыбались ему.
Очередная ночь застала Таракая в горах.
Костёр, поедая хворост, потрескивал, словно жаловался на свою судьбу, и ветер, пытаясь протиснуться между скал, возле которых наш герой остановился, скулил как щенок, оставленный мамкой без молока.
– И почему мне так не везёт? – вздыхал с печальной улыбкой Таракай, перебирая свою шелковистую бородку. – Не потому ли, что я слишком надеюсь на людей и забываю про Хозяина гор – Хана Алтая, способного дать человеку всё, что ему необходимо?