Рассказывают, что и сам Лев Николаевич Толстой, прослышав, что москвичи называют особняк Долгоруковых «домом Ростовых», заметил:
— Нет, это не тот. Для Ростовых он слишком роскошен.
Ну, а «дом Бекки Тэтчер»? А «дом Эммы Бовари»? А «Остров Робинзона Крузо»? как дело обстоит с ними?
Тут выдумки как будто бы и того меньше.
В так называемом «доме Бекки Тэтчер» в детские годы Марка Твена жила девочка, которую звали Лаура Хокинс. И ее-то, как говорят, Марк Твен вывел в своей книге под именем Бекки Тэтчер.
В доме, в котором якобы жила Эмма Бовари, на самом деле проживала некая Адельфина Кутюрье. Многие уверены, что свою Эмму Флобер списал именно с нее.
На острове Macа Тьерра, называющемся нынче «Островом Робинзона Крузо», некогда действительно провел несколько лет в полном одиночестве шотландский матрос Александр Селькирк. Существует мнение, что именно его Даниель Дефо описал в своем знаменитом романе под именем Робинзона.
Как видите, многие люди всерьез верят, что писатели описывают вполне реальных людей и реальные истории, случившиеся в жизни.
Но так ли это?
НАТАША — ЭТО Я!
У жены Льва Николаевича Толстого, Софьи Андреевны, была младшая сестра Таня.
Таня Берс (Берс — это девичья фамилия жены Толстого) вышла впоследствии замуж за человека по фамилии Кузминский и стала называться Татьяна Андреевна Кузминская.
Так вот эта Татьяна Андреевна Кузминская написала в свое время довольно толстую книгу воспоминаний под названием «Моя жизнь дома и в Ясной Поляне».
В этой книге она рассказывает о том, как Лев Николаевич, еще в пору ее детства, часто ходил к ним в дом и как атмосфера и вся жизнь этого дома были потом воссозданы им в романе «Война и мир».
Кузминская точно называет, кого именно из ее родственников и знакомых Толстой вывел в своем романе и под какими именами.
— Борис Друбецкой, — говорит она, — это Поливанов. Графиня Ростова — живая мама... А Наташа — это я!..
Литературоведы с большим вниманием отнеслись к утверждению Кузминской. Вопрос был досконально изучен, и оказалось, что для такого предположения имеются весьма и весьма серьезные основания.
Нечто подобное утверждал, оказывается, и сам Толстой.
8 декабря 1866 года Лев Николаевич написал письмо художнику Башилову, который работал над иллюстрациями к «Войне и миру». Толстой уделил особое внимание рисунку, на котором была изображена Наташа. Рисунок этот Толстой называет прелестным, но все-таки дает понять, что не худо было бы сделать другой, воспользовавшись в качестве образца фотографией (как тогда говорили, дагерротипом) Тани Берс.
«Я чувствую, — пишет Толстой Башилову, — что бессовестно говорить вам теперь о типе Наташи, когда у вас уже сделан прелестный рисунок; но само собой разумеется, что вы можете оставить мои слова без внимания. Но я уверен, что вы, как художник, посмотрев Танин дагерротип 12 лет, потом ее карточку в белой рубашке 16 лет и потом ее большой портрет прошлого года, не упустите воспользоваться этим типом и его переходами, особенно близко подходящими к моему типу».
Выходит, что и сам Толстой как бы подтвердил, что его Наташа — это Таня Берс. Во всяком случае, он прямо говорит, что облик Тани «особенно близко подходит» к созданному им «типу». А это уже не так мало.
Из этого можно заключить, что Толстой и в самом деле нередко описывал в романах живых людей, своих родственников, друзей, знакомых.
Кузминская уверена, что это так и есть.
Она приводит в своих воспоминаниях, например, такой случай:
«Я помню, когда вышел роман «Анна Каренина», в Москве распространился слух, что Степан Аркадьевич Облонский очень напоминает типом своим Василия Степановича Перфильева. Этот слух дошел до ушей самого Василия Степановича. Лев Николаевич не опровергал этого слуха. Прочитав в начале романа описание Облонского за утренним кофе, Василий Степанович говорил Льву Николаевичу:
— Ну, Левочка, целого калача с маслом за кофеем я никогда не съедал. Это ты на меня уже наклепал!
Эти слова насмешили Льва Николаевича...»
Как видим, Лев Николаевич довольно добродушно отнесся к слуху о том, что он вывел в своем романе живого человека, своего доброго знакомого. Он слуха этого даже не опровергал, а только посмеивался.
Но далеко не всегда дело ограничивалось шутками. Иногда слухи подобного рода немало его раздражали.
Был однажды такой случай.
Одна из княгинь Волконских запросила Л. Н. Толстого, правда ли, что под именем князя Андрея Болконского он вывел в романе «Война и мир» какого-то ее родственника.