Внезапно музыка оборвалась. Тишина ночи сомкнулась, подобно темным водам озера, над поглощенной мраком незавершенной мелодией.
Прекрасная юная дама, оставив свою шляпу лежать, тихо покинула садовый домик, решив вернуться во дворец. Но посреди благоухающего цветами сада, где четыре широкие дорожки сходились у круглой розовой клумбы, она остановилась. Ее посетила одна фантазия. Повернувшись, она медленно пошла по дорожке к ступеням у входа в парк. Медленно, подняв голову, она пробралась между кустами, миновав, также медленно, четыре широкие ступени, и оказалась в полутемной ротонде, где, она это знала, сидел, скрываясь в глухой тени каштанов, поэт.
Нарушив границу тени, она сделала несколько шагов и ступила в светлый овал лунного пятна, скрестила на затылке руки и откинула голову, застыв неподвижно и мечтательно, как прекрасная фея из сада, купающаяся в лунном свете. Она сделала глубокий вдох. Ее красота блистала сиянием в темном обрамлении старых величественных деревьев. А рядом во мраке беззвучно внимал ей поэт, дрожа от возбуждения. Бесценный миг!
Через некоторое время дама повернулась и исчезла, с шорохом быстрых шагов по садовым дорожкам.
Из души поэта, подавшегося вперед и не сводившего с нее горящих глаз, исторглось стихотворение, полное неизбывной тоски и томления.
Именно о таком мечтала прекрасная дама в опочивальне и радовалась завтрашнему вечеру, с нетерпением ожидая эти стихи. Насладившись еще раз всем блаженством блестящих минут в ротонде, она заснула с нежной, тихо подрагивающей на губах детской улыбкой.
ПОЭТ
Книга страстей
Есть такие последователи новейшей философии, кто, сойдясь большим числом в праздных домах, вечера напролет предаются радости, сознавая общность своих воззрений, и все вместе приветствуют, дружно поднявшись восторженной гурьбой на вершину горы, восходящее солнце, наполняющее их энергией. Есть такие общины, где крестьяне, сапожники и батраки живут вместе, чтобы в гнетуще тесных и жалких лачугах ради духовного наслаждения сообща читать Библию и внимать толкованиям иудейских пророков. И есть утонченные эстеты благородного воспитания, проводящие совместно дни и вечера коленопреклоненными перед прекрасным — в залах, где стены украшены блеклыми, изысканно аристократическими гобеленами и где звучат чистые рифмы совершенных стихов и такты неземной музыки.
И все они — философы новой волны, пиетисты, эстеты — возносятся над буднями жизни, исповедуют единение с вечным и умеют сверять судьбы внешнего мира с великой идеей, ставшей их собственной.
Но наряду с ними и всей толпой, что исповедуют прозу будней, есть еще немало отдельных людей, живущих поврозь, — скрытное, молчаливое братство тех одиноких, кто лишь изредка даст о себе знать криком возвысившей голос необычной души. Основу их жизни составляют неудовлетворенность, тоска по родине и покорность судьбе. Зыбкая темная почва лишает все формы их жизни резкости отчетливых очертаний, блеска и сочности красок, подлинности решительных действий, но вместо них придает всему магию неопределенности, туманную синеву дали, приглушенную музыку светотени и чудесную глубину томительного настроения.
Можно назвать по именам многих, чьи жизни и творения запечатлелись на этом тяжелом, печально-прекрасном фоне и чья подлинная суть кажется всем, кто не одинок, таинственной и загадочной. Можно сослаться на многих мудрецов, поэтов, художников, аристократов духа, ясные и великолепные головы — высокий лоб с глубокими умными складками, — людей, кто прожил жизнь в одиночестве и питался лишь соками своего сердца, кому отказано было в способности бежать от себя, отказано в даре общительности, даже дружбы. Далекие друзья плакали при вести об их смерти, заставшей их в полном одиночестве, а более поздние поколения любили их со страхом и удивлением.
Но нет числа тем одиноким, чья жизнь без всякого света и всякой славы уходит в небытие. Они — чужие в переулках своих городов. Не вписываясь в гармонию внешнего мира, они не знают, насколько они хороши или плохи для этой жизни.
Этих моих собратьев я приветствую здесь на моих страницах, всех тех, кто принадлежит к ордену беглецов или лишился родины и кому рыцарская доблесть страданий и одиночества придает черты болезненно-прекрасного благородства. Я знаю, некоторые из них признают меня и будут любить.