На Сухаревом рынке уличная еда в сравнении с Хитровым рынком уже ресторанной казалась. Особый спрос тут был на горячие гречневики с постным маслом; селедочницы, сами рыбой насквозь пропахшие, торговали ржавой селедкой, мясными обрезками, ну и сбитнем, конечно. Отовсюду неслось: «Сбитень-сбитенек пьет щеголек!» А шашлыком на московских улицах тогда и не пахло. Хотя бы и потому, что баранины, кроме завозной, в Москве отродясь не бывало.
Для послевоенных мальчишек моего поколения еда на улице была делом особенным, едва ли не ритуалом. Она казалась особенной, даже если самой обыкновенной была, потому что непременно в сознании связывалась с праздниками, в первую очередь с Первым мая и с Седьмым ноября.
Тогда с раннего утра с улиц доносились звуки гремящей меди оркестров, бухали барабаны, неслось хоровое разноголосое пение — праздник! И все: ноги сами выносили на улицу, в веселую, шумную толпу с транспарантами, флагами, бумажными букетами на длинных палках, портретами всем дорогих, но совершенно незнакомых людей. Так народ должен был выражать свои верноподданнические чувства тем, кто о нем денно и нощно заботился. И мы искренне такие чувства выражали, хотя и не сознавали вполне.
Еда была непременной атрибутикой праздника — хотя бы потому, что в другое время она на улицах отсутствовала, если не считать пирожков с повидлом и мороженого. А тут — разносолье-хлебодарство! И все это продавалось с кузова грузовиков, обтянутых красными полотнищами. На фоне красного все казалось гораздо вкуснее.
В остальное время едой на улицах в Москве не торговали, во всяком случае — в первые послевоенные годы. Наверное, руководители партии и правительства считали, что есть на улице неприлично. Но мыто так не считали: нам хотелось есть всегда и везде.
Раньше пивом разливным торговали на улице. Что и говорить, чаще оно бессовестно отдавало водопроводной водой, насыщенной хлором, но иногда попадались торговцы с совестью: своим наливали с учетом знакомства. Зато зимой по желанию клиента в кружку доливали пива из чайника, стоящего на включенной электроплитке, иначе от холода зубы ломило и виски пронзала леденящая боль. Однако некоторым такие мучения нравились, и они с гордостью отвергали пиво из чайника.
А сейчас чем можно на улице перекусить, ежели никуда не заходить? А это — смотря где. На улицах — одно, в парках — другое, скажем, шашлыки в парках теперь не проблема. Проблема — настоящий бараний шашлык. Как-то повстречал я шашлычника удивительного — в Лужниках, на ярмарке. Стоит дядя лет шестидесяти, в тюбетейке, зовут Сарыджа, приехал из Ташауза в Туркмении. Вот у него — необычайный шашлык. Когда он уже готов, Сарыджа обмакивает каждый кусочек в нечто похожее на майонез, а сверху присыпает мелко нарезанным репчатым луком — и снова кладет шампур на угли. И получается еда, вполне королей достойная.
Еще помню в наше почившее время бубликами торговали на улицах. Иногда даже горячими, с тоненькой хрустящей корочкой, присыпанной опиумом для народа — маком. Райское наслаждение — съесть такой бублик за пять копеек со стаканом томатного сока за десять. Соль выдавалась бесплатно. И как-то уютно делалось, и весь город нам домом казался…
Когда идешь по переулку…
Шел-шел по Маросейке — и уж миновал этот дом, как вдруг словно бы что-то одернуло, заставило остановиться и оглянуться. А потом и вовсе захотелось перейти на другую сторону улицы, чтобы получше охватить взглядом весь дом — праздничный какой-то, поневоле заставляющий вообразить некоего расфранченного старичка благородных кровей в бирюзовом камзоле с белыми бантами, окруженного изящными статуэтками белотелых особ.
Роскошное это здание, открывающее знаменитый в старой Москве Армянский переулок, принадлежало графу, фельдмаршалу П. А. Румянцеву-Задунайскому, выдающемуся полководцу, которого турки больше огня боялись и перед войной специально засылали шпионов, чтобы прознать: как он там, жив ли граф этот хитрейший? Король Фридрих II и вовсе своих генералов предостерегал, сохранилось тому свидетельство: «Опасайтесь, сколько возможно, этой собаки-Румянцева, прочие для нас не опасны». Вот сколько страха сумел Петр Александрович на супостатов нагнать!
Дом же этот — главный дом городской усадьбы заказывал для себя богатейший московский купец М. С. Грачев, и, как предполагается, далеко не безосновательно, сам Василий Баженов над проектом работал. Словно бы кисть фантазера и выдумщика по фасаду прошлась…