Ну да ладно, спустимся в подвал этого дома, заглянем в его историю — более давнюю. Тут столько всего пересекается, что дыхание перехватывает. Строился дом по заказу Сергея Сергеевича Гагарина, человека редкостной честности и благородства. Возводился на фундаменте другого дома, нарочно незадолго до того разобранного. Почти двести лет считалось, что дом строил Бове — его вроде бы стиль, и только в 1975 году, во время первой научной реставрации дома нашлись документы, открывавшие Доменико Жилярди автором проекта и исполнителем. Сам Сергей Сергеевич вопрос прояснил, когда брату писал, чтобы тот проследил за работой Жилярди.
Сергей Гагарин великую роль в истории русского театра сыграл. Пять лет он занимал должность директора Императорских театров и оставил, как пишет его современник, «по себе самую прекрасную память». Это ведь при нем открылся Большой театр в новом качестве, при нем же поднял занавес и Малый театр. При его должности, когда вся театральная жизнь на нем одном замыкалась и судьбы актеров и актрис, разумеется, тоже, — трудно было, наверное, не стать волокитой. Во всяком случае, все его предшественники в открытую жили с актрисами и, не стесняясь, продвигали возлюбленных на лучшие роли. Сергей Сергеевич был не таков. Чтобы и слухи извести на корню, принимал в кабинете актрис, не предлагая им сесть. И сам, разумеется, при этом стоял.
А от должности своей отказался решительно, когда не дали денег, необходимых для поддержания театров. Дела его шли не блестяще, богатым он не был, и дом этот на Поварской продал по нужде. Владела им Дирекция коннозаводства, а жить здесь стали ее управляющие.
А теперь пойдут сплошные переплетения великих судеб. Первый из тех управляющих, генерал Л. Н. Гартунг, ушел из дома трагически: застрелился прямо в суде, не вынеся несправедливо возведенных на него обвинений, — дело сложное было, путаное, но честь генерала и в самом деле оказалась задетой болезненно. Эту историю, Москву тогда всколыхнувшую, да и не только Москву, подробно описал Достоевский, принявший как будто сторону Гартунга, поклявшегося честью офицера в своей невиновности. Это о его деле Достоевский писал: «Русское правосудие громоздит ложь на ложь, а в итоге выходит вроде бы правда…»
И стала этим домом владеть вдова генерала, Мария Александровна. Полностью ее имя необходимо назвать: это дочь Пушкина. Всех остальных детей Александра Сергеевича довелось ей пережить, хотя и старшей была… Ей пришлось свою роль в истории литературы сыграть, правда не прилагая к тому усилий.
Как-то раз в середине шестидесятых годов XIX века в Туле был бал в Дворянском собрании, и граф Лев Николаевич обратил внимание на необычную, яркую женщину с породистыми, как он сказал, завитками на затылке, у шеи. Это была Мария Гартунг. Она произвела на Толстого такое впечатление, что он написал с нее портрет Анны Карениной. Несомненно, внешность Анны в деталях совпадает с обликом Марии Александровны, какой та на балу Толстому представилась. Впрочем, и современники Толстого это еще отмечали.
Вот какие великие имена соединились невольно под кровом этого древнего дома, так прихотливо связалась с литературой судьба его. И надо думать, закономерно уже в 1937 году, после смерти Горького, вышло постановление об организации в усадьбе Гагаринского музея при Институте им. Горького: «…Для ознакомления трудящихся с его жизнью и творчеством». Что и было безотлагательно сделано.
Стоит тихий, невидный, но такой славный, а если по правде — то просто замечательный дом. А мы мимо идем, будто ничего важнее нет нашей собственной жизни, будто ничего нет достойнее нас самих и нелепого времени нашего.
Летел на крыльях…
Если вы когда-нибудь любили, то поймете его.
Пушкин совершенно потерял голову, когда на балу у танцмейстера Иогеля увидел смущенную шестнадцатилетнюю красавицу Наташу Гончарову. Его и друзья считали повесой, а он мгновенно переменился, потому что она и только она заняла все его помыслы. Он и сам себя не узнавал — выслеживал ее, выведывал, где она будет и где можно хотя бы издалека увидеть ее. А она даже не предполагала, что пленила его, не прилагая никаких усилий к тому…
Пушкин, без колебаний решивший покончить со своей холостяцкой жизнью, делает предложение юной Наталье Николаевне, получает неопределенный ответ — еще бы, она растерянна, родители ее тоже застигнуты врасплох, — и целых два для него мучительных года он ничего не может писать, пальцы в задумчивости держат перо, но на бумагу ни строки не ложится… Признался как-то: «Не стихи на уме теперь…» И вдруг — озарение: Болдинская осень! Любовь словно бы подняла его на гребень высокой волны — и все пошло! В апреле 1830 года Пушкин получает согласие. Он даже и не верит себе: «Та, которую любил я целые два года, которую везде первую отыскивали глаза мои, с которой встреча казалась мне блаженством — боже мой — она… почти моя…»