— Давай-ка, Зося, оружие почистим, — говорит он, раскладывая по столу части автомата. — Важная штука — оружие. Человек, говорят, любит ласку, а оружие — чистку и смазку.
Девочка сидит напротив, молчит.
— Да-а, оружие, — вслух размышляет Плетнев. — С одной стороны посмотреть — вредная штука, для убийства людей придумана… А с другой — нужная, вот таких бедолаг, как ты, оборонять… Все дело в том, Зося, в чьих руках оно, оружие-то. Вот мы твою деревню освободили и всю страну освободим, а беречь от врагов ты уж сама ее будешь — мы домой уйдем, у нас дома работы много… Так что ты, девочка, присматривайся, изучай оружие — пригодится.
Зося молчит и отодвигается от стола. Плетнев глядит на нее внимательно.
— Чего отодвигаешься? — спрашивает он. — Не хочешь изучать автомат? Как хочешь, неволить не станем, — парторг долго трет затыльник приклада. Тот уже блестит, а он все трет и трет, отсутствующим взглядом смотря куда-то в угол. Потом переводит глаза на девочку и говорит: — Я понимаю, что ты чувствуешь. Ты видела, как фашисты расстреливали ваших сельчан. Ты много видела, Зося… Может, на твое счастье, скоро и не надобен будет автомат: прикончим мы немецких фашистов, на всей земле мир станет, и не придется молодым руки об оружие мозолить… Хорошо, если бы так оно и вышло…
Зося слушала Плетнева внимательно и даже с интересом, но любовью к автоматам и карабинам, стоявшим в хате, не проникалась. Оружия она боялась и ненавидела его.
Близилась зима. По ночам примораживало, два раза уже срывался робкий снежок — мелкие белые мухи садились на влажные крыши, на густеющую грязь и тотчас таяли. Зося поправилась, похорошела: разгладились у нее морщинки, округлились, зарумянились щеки. Она уже бойко разговаривала с казаками на каком-то странном наречии, составленном из польских, русских и украинских слов. Оказалось, что она и смеяться не разучилась. Только смеялась она все-таки не часто, и смех у нее иногда неожиданно обрывался, будто она увидела что-то страшное.
Однажды вечером казаки забавлялись с зайцем, которого принес Петя Лобенко. Петя ловил зайца и, как кошку, заставлял прыгать через ладони. Зверек прижимал уши, хитрил, норовя проскользнуть под руки, но когда Петя опускал их ниже, он легко перескакивал через низкий барьер. Зося смеялась над Петиными промахами и хлопала в ладоши, радуясь за своего любимца зайчишку. Потерпев очередную неудачу, Лобенко сделал вид, что сильно рассердился, нацелил указательные пальцы в зайца и громко два раза щелкнул языком, будто выстрелил. Заяц отпрыгнул в сторону и лег, как убитый.
Зося вдруг перестала смеяться, глаза у нее потемнели, и в них мелькнул страх. Углы губ у девочки опустились, она всхлипнула и бросилась в свой угол за плащ-палатку.
— Вот глупак, — обругал Петю Плетнев, — напугал Зосю.
Девочку скоро успокоили, но в тот вечер она уже больше не смеялась, сидела тихо и все время жалась поближе к Плетневу.
Всему — и хорошему, и плохому — приходит конец. Кончился и отдых третьей пластунской сотни. Гораздо раньше, чем им объявили, казаки знали, что вот-вот их потребуют на передний край. Бывалый фронтовик по десятку мелких, ничего не говорящих человеку невоенному признаков безошибочно определит, что на фронте назревают события. Он все замечает наметанным глазом — и как летают самолеты, и в какую сторону движутся повозки на рокадной дороге, и где сосредоточивается артиллерия, и многое другое. Сопоставив свои наблюдения, бывалый солдат задолго до приказа готовится к большому бою и удивляет начальство своей осведомленностью.
Пластуны тоже заранее приметили многие перемены вокруг себя и поняли, что скоро и тут «начнется». Зосю надо было отправлять в тыл, нельзя же оставить девочку одну в покинутом селе, почти на самом переднем крае. Казаки набили вещмешок хлебом, сахаром и консервами — ей в дорогу — и решили дать Зосе сопроводительное письмо, над которым трудились чуть ли не целым взводом. Писал Плетнев, а вокруг него сидели и стояли все обитатели хаты и соседи, собравшиеся по такому важному случаю. Зося была тут же, пристроилась по правую руку от парторга.
«…Того, кто встретится с этой девочкой, — писал Плетнев, — казаки Н-ской пластунской сотни просят оказывать ей всяческое содействие и помощь…»
— «Просят» — это не до всякого дойдет, — подал голос Петя Лобенко, стоявший позади Плетнева, — ты напиши «требуют». И добавить надо, если кто ее обидит, мы тому стервецу голову отвинтим. Правильно я говорю, хлопцы?