— Откуда ты это знаешь?
— Я заметил отблеск бабочки, рыскающей вокруг, когда ты приехал. Впервые она была так дружелюбна и открыта. Я видел ее и прежде в горах возле дома Хенаро, но тогда она была угрожающей фигурой, отражающей отсутствие порядка в тебе.
В этот момент я услышал странный звук. Он был похож на приглушенный треск ветвей, трущихся друг о друга, или на работу небольшого моторчика, находящегося в отдалении. Он менял тональность подобно музыкальному, создавая сверхъестественный ритм. Потом он прекратился.
— Это была бабочка, — сказал дон Хуан. — Возможно ты уже заметил, что хотя свет лампы достаточно яркий, чтобы привлекать насекомых, ни одно из них не прилетело.
Я не обращал на это внимания и только сейчас заметил невероятную тишину в пустыне вокруг дома.
— Не становись непоседливым, — сказал он. — В мире нет ничего такого, чего воин не должен принимать в расчет. Видишь ли, воин рассматривает себя как бы уже мертвым, поэтому ему нечего терять. Самое худшее с ним уже случилось, поэтому он ясен и спокоен. Если судить о нем по его поступкам, то никогда нельзя заподозрить, что он замечает все.
Слова дона Хуана, а еще больше — его настроение, подействовали на меня успокаивающе. Я сказал ему, что в своей повседневной жизни уже больше не испытываю прежнего захлестывающего страха, но теперь мое тело содрогается от испуга при одной мысли о том, что находится там, в темноте.
— Там есть только знание, — сказал он как само собой разумеющееся. — Знание пугающе, это правда. Но если воин принимает пугающую природу знания, то он отбрасывает его возможность ужасать.
Странный воркующий звук раздался снова. Он казался ближе и громче. Я внимательно слушал. Чем больше внимания я ему уделял, тем труднее было определить его природу. Оттенок каждого звука был богатым и глубоким, он не походил на крик птицы или животного. Одни звуки производились в низком ключе, другие — в высоком. Они были ритмичными и имели особую длительность. Некоторые были протяжными. Я слышал их отдельные ноты. Другие были короткими, они сливались вместе, как звук пулеметной очереди.
— Бабочки являются вестниками, или, лучше сказать, стражами вечности, — сказал дон Хуан после того, как звук прекратился. — По какой-то причине, или, может быть, вообще без всякой причины, они являются хранителями золотой пыли вечности.
Эта метафора была мне незнакома. Я попросил объяснить ее.
— Бабочки несут пыльцу на своих крыльях, — сказал он. — Темно-золотую пыль. Эта пыль является пыльцой знания.
Его объяснение сделало метафору еще более смутной. Какое-то время я раздумывал, пытаясь получше сформулировать вопрос, но он заговорил вновь.
— Знание — это совершенно особая вещь, — сказал он. — Особенно для воина. Знание для воина является чем-то таким, что приходит сразу, поглощает его и проходит.
— Но какая связь между знанием и пылью на крыльях бабочки? — спросил я после длинной паузы.
— Знание приходит, летя как крупицы золотой пыли, той самой пыльцы, которая покрывает крылья бабочек, поэтому для воина знание похоже на душ, на пребывание под дождем из крупиц темно-золотой пыли.
Как можно вежливее я заметил, что его объяснения смутили меня еще больше. Он засмеялся и заверил меня, что говорит вполне осмысленные вещи, вот только мой разум не позволяет мне чувствовать себя хорошо.
— Бабочки были близкими друзьями и помощниками магов с давних времен. Я не касался этой темы раньше, потому что ты не был к ней готов.
— Но как может пыльца на их крыльях быть знанием?
— Ты увидишь.
Положив руку на мой блокнот, он велел закрыть глаза и умолкнуть, ни о чем не думая. Он сказал, что зов бабочки из чапараля поможет мне. Если я буду внимателен к нему, то он расскажет мне о надвигающихся событиях. Он подчеркнул, что не знает, как будет установлена связь между мной и бабочкой. Так же как не знает, каковы будут условия этой связи. Он велел мне чувствовать себя легко и уверенно и доверять своей личной силе.
Хотя вначале я беспокоился и нервничал, однако добился того, что начал отключать свой внутренний диалог. Мыслей постепенно становилось все меньше, пока мой ум не стал совершенно чистым. Когда я стал более спокоен, звуки в чапарале, казалось, исчезли.
Странный звук, который, по словам дона Хуана, производила бабочка, возобновился вновь. Он воспринимался как ощущение в моем теле, а не как мысль. Я понял, что он не был угрожающим. Он был милым и простым. Он был похож на зов ребенка и вызывал воспоминание о маленьком мальчике, которого я знал когда-то. Длинные звуки напомнили мне о его круглой белой голове, короткое стаккато звуков — о его смехе. Очень болезненное чувство охватило меня, но мыслей все же не было. Я чувствовал сильную боль во всем теле. Сидеть я больше не мог и завалился на бок. Моя печаль была так велика, что я начал думать. Я взвесил свою боль и печаль и внезапно оказался в самой гуще внутренних споров о маленьком мальчике. Трескучий звук исчез. Мои глаза были закрыты. Я услышал, как дон Хуан поднялся, а затем почувствовал, что он помогает мне сесть. Говорить не хотелось. Он тоже молчал. Я услышал, что он двигается рядом со мной, и открыл глаза. Он стоял возле меня на коленях и рассматривал мое лицо, держа возле него лампу. Он велел мне положить руки на живот, поднялся, пошел на кухню и принес воды. Он плеснул мне немного в лицо, а остальное дал выпить.